Царь подошел к стене, поднял из-под ног какой-то молоточек, легко и точно стукнул им куда-то в скалу, отчего по всей пещере прокатился гул, как от колокола, снова бросил ударный инструмент на каменный пол и ушел в гору. Садко удивился, но никак свое удивление выказывать не стал, повторив за владыкой гуанчей все движения, разве что молоток не брал.
Дыхание задерживать было нужно, даже более того — необходимо. В один миг он ощутил себя внутри горы, причем камень так точно окружал все его тело, что никакого пустого пространства между ним и твердой породой не было: где кончалась плоть — там начинался базальт. Скала будто бы повторила его форму. Не успел музыкант подумать: замуровали, демоны — как вывалился в пещеру опять. Только пещера была уже другой. Сквозняк здесь присутствовал, что ли. Да и освещенность иная.
— Стесняюсь спросить: что это было? — полюбопытствовал Садко.
— Это был малый переход, — ответил Царь, который тоже был здесь. — Даже можно сказать: малюсенький. И мы здесь.
— Где? — сразу же поинтересовался лив. — Только прошу не говорить ни слова про Караганду.
Правитель гуанчей вздохнул полной грудью и развел руки по сторонам.
— Это Пещера Ветра, — сказал он. — Не вся, конечно — только ответвление, но очень полезное, прямо сказать, ответвление. Здесь создается будущее.
«Ну, да», — подумалось Садко. — «Надышаться можно только ветром. Наесться — хлебом насущным, напиться — морем глубоким. Чтобы поменять свое будущее необязательно забираться в какую-то подземную дыру. Достаточно обронить в нужном месте ненужное слово».
Однако менять свою дальнейшую судьбу он не стал — лучше помолчать и осмотреться, все равно ни черта не понятно. А пещера была достаточно большой и не чувствовалось в ней затхлости, спертости и вообще — груза камня и земли над головой. Наверно, потому что воздух был всегда свеж. Сюда нужно водить людей, страдающих клаустрофобией — и будет им счастье, потому что вылечатся. А потом приведут своих друзей, подверженных клептомании.
Заметив, что Садко не торопится с расспросами, только глазами хлопает по сторонам, Царь перестал дуться, несколько умерил свой звездно-небожительский апломб и заговорил, как нормальный человек. Он рассказал много всякого интересного, но еще больше интересного — не рассказал, потому что, познавая со слов главного гуанча здешний мир, Садко запутался в вопросах, которые так и вертелись на кончике языка. Большая часть из них начиналась со слова «почему». Но лив молчал, потому что своими уточнениями мог запутать также и Царя, а это было нежелательно.