Ага, теперь понятно, почему она такая мутная — она подпитывается производными человеческих организмов, разве что запах ветром развеялся. И вот именно эта жидкость, оказывается, является индикатором погоды у Исландии. Сейчас она представлялась мелкой рябью.
— Видишь? — показал пальцем на лужу Царь. — Волнение небольшое. Можно ездить, но нельзя подставлять борт — иначе обязательно захлестнет.
— А как будет от музыки? — поинтересовался Садко.
— Как зеркало, — пожал плечами гуанча. — Ну, я пошел. А ты следи, как следует, только не наследи.
Ну, да, ну, да. Едва Царь скрылся за поворотом, музыкант пошел осматриваться поблизости, выбрав направление, откуда дует ветер и сразу же вышел в какое-то просторное помещение. Посмотрел по сторонам и чуть до потолка не подпрыгнул: вокруг полусидели-полулежали человеческие тела. Жизни в них не было ни капельки — это сделалось понятно с первого же взгляда.
Завернутые в овечьи шкуры, таким образом, чтобы мех их был наружу, перетянутые ремнями, образующими скользящие петли, выглядели они жутковато. Освещение, вполне достаточное, чтобы наблюдать за погодой в луже, окрасило открытые участки тела трупов: кисти рук и ступни ног, лоб лица — в мертвенно желтый цвет. Если бы цвет был жизнеутверждающим розовым, либо зеленым — было бы еще страшнее.
Садко перекрестился, пятясь, и решил вернуться к своему наблюдательному посту. Едва не наследил! Он провел рукой по лицу, чтобы смахнуть пот, проступивший от внезапной встречи с покойниками, и с удивлением обнаружил, что в руке он держит объемный кувшин с ручкой и наглухо закрытой крышкой. Вряд ли он использовался кем-нибудь из почивших, как ночная ваза. Значит, содержимое должно быть вполне пригодным для того, чтобы живые его попробовали и при этом не сделались мертвыми.
Музыкант вскрыл кувшин и принюхался. Чистой колодезной водой и не пахло. Зато присутствовали ароматы вполне настоявшегося вина. Он обмакнул палец и осторожно коснулся его языком — вино, как вино, в уксус не превратилось. Ну что же, не напрасно все-таки руки сделали ему такой подарок. Садко сделал глоток и порадовался: по жилам заструился огонь, а живот стал его концентратором. Приятный напиток, голова слегка кружится, можно думать о своей значимости. Где-то у дырки в неизвестность дерет струны Царь. Вообще-то получается у него неплохо, вот только слишком уж академично. Какая-то официальная музыка у него удается, строго в рамках дозволенного. Если и вкладывает в свое искусство душу, то душа эта — душа правителя. Садко внезапно вспомнил, зачем он здесь.