Гуанча, возникший за его плечом, моментально все понял, дернул головой и побрел к камню, который должен был вернуть его на свой остров. Вспомнив о чем-то, остановился и, подняв взор на Садка, кивнул: пошли, мол.
До самого царского дворца они не проронили ни слова. Уже у порога Царь внезапно проговорил:
— А спрашивал, как воду носить сквозь камни. Выходит, добрался до «хахо»? И загробным питием не побрезговал?
Уточнять, кто такие, эти «хахо»[165], музыкант не стал. Он хлебнул с кувшина и протянул его Властителю.
— Чертовски вкусное вино.
Царь не отказался, принял сосуд, приложился один раз, потом другой, вытер губы тыльной стороной ладони и еле заметно кивнул:
— Действительно, неплохое вино.
Такие дела произошли неделю назад, если считать неделю по какому-то растянутому времяисчислению. Морской Царь, наглухо обидевшись на весь мир — имеется в виду, конечно же, музыкальный мир, — Садка со своего острова не отпускал. Он втайне лелеял надежду, что, все-таки, ему удастся уловить момент, когда набор звуков, сложенных в мелодию, обретет жизнь, то есть будет отражать настроение, мысли и даже желания играющего. У лива это удавалось, у гуанчи — нет.
Музыкант вечерами играл для царской публики, днями исследовал остров, особое внимание уделяя пещерам. К его величайшему разочарованию их оказалось не так уж и много. И, стоило только спуститься сколь-нибудь глубже, как непременно оказываешься в царстве мертвых. Пресловутые хахо, завернутые в овечьи шкуры, которые зачастую окрашивались в пурпурный цвет, действительно были всего лишь фигурами, но при этом достаточно зловещими. Находиться в их обществе можно было недолго, а если долго — то в качестве самого хахо. Да, вдобавок, царская гвардия обязательно обходила эти места массового скопления мертвецов. Вероятно, проверяла: никто не убежал?
Обращать усопших в пещерные мумии — способ, не являющийся основным в культуре гуанчей. Чаще они хоронили своих усопших, как обычно, в земле. Садко долго не мог понять, в чем же тут разница: почему кого-то потрошили острым ножом табона, наполняли всякой травой, солью, корой, смолой и еще, поди знай чем, затем пятнадцать дней сушили под палящим солнцем, не забывая смазывать жуткой мазью на основе овечьего жира. А потом, когда хахо была готова, сходились родственники и оплакивали ее. Относили в пещеру и алес, готово — с новосельем.
Однажды приставленный к нему в качестве ассистента и наблюдателя Эйно Пирхонен обмолвился, что они, гуанчи, здесь на островах временно, им предстоит еще дальний путь, который когда-нибудь обязательно начнется.