— Забей, Владыка, — ответил Садко. — Чтобы я с этими сотнями жен делал? С одной бы, своей Чернавой, справиться. Да и Святой один не советовал.
— Какой такой Святой? — нахмурился гуанча.
Музыкант повременил с ответом, достал из кармана свистульку, повертел ее в руках, словно рассматривая, и протянул Царю.
— Пользуйся, Твое величество, — сказал он. — Дар Николы Можайского. Вспоминать меня не надо — икаться здорово будет — а в этот инструмент дуди на здоровье. Уж, надеюсь, бури не вызовет. Будем считать, что это мой ответный подарок за твое содействие с рыбами Золото-перо. Никто никому не должен?
Все-таки друзьями они не были. Наверно, потому что склад характера был одинаков, что у гуанчи, что у лива. Только у музыканта, вдобавок, еще талант имелся. И это невольно задевало всесильного Владыку.
— Возражаю, — сказал Морской Царь. Но, увидев откровенное разочарование на лице Садка, добавил, усмехнувшись. — Сыграй песню на прощанье. Согрей душу.
Он не стал уточнять, чью душу согревать: его, либо музыканта. Но этого и не требовалось. Лив достал заботливо сохраненные Пермей «гусли свои яровчатые», провел руками по струнам. Да, как же не хватало ему музыки в последнее время!
— Я сделан из такого вещества, из двух неразрешимых столкновений.
Из ярких красок, полных торжества, и черных подозрительных сомнений.
Я сделан из находок и потерь, из правильных и диких заблуждений.
Душа моя распахнута, как дверь, и нет в ней ни преград, ни ограждений.
Я сделан из далеких городов, в которых, может, никогда не буду.
Я эти города люблю за то, что люди в них живут и верят в чудо.
Я сделан из недаренных цветов, я — из упреков, споров, возражений,
Я состою из самых длинных слов, а также из коротких предложений.
Я сделан из бунтарского огня, из силы и могущества горений.
Я из удач сегодняшнего дня, но больше, к счастью, все же из падений.
[181]Морской Царь сам решил отправить Садка на родину. Он никогда не пользовался этим камнем, разве что маленьким озерцом возле него. Именно при воздействии на воду удавалось в свое время добиться призрачной связи с берегом далекого Ильмень-озера. Для того чтобы отправить человека на такое расстояние, требовались «железные сапоги и железные хлеба». На самом деле это было вовсе не железо, а мягкий металл, напоминавший свинец. Покоился он в воде, но не был подвержен разрушению ржи, разве что цветом сделался очень темным, местами темно-зеленым.
«Сапоги» представляли собой раскатанные в полпальца толщиной листы этого же металла, по форме напоминающие портянки. Таким же образом их и надо было наворачивать на ноги. Одну пару поверх другой — сколько потребуется. Царь не был уверен, но предположил, что вполне хватит трех.