Это Лиза заставила меня посетить Мулен-Руж, считая его национальным достоянием Франции. В подтверждение она приводила тот факт, что знаменитый американский гангстер Аль Капоне, пожелав пригласить часть труппы на какую-то свою пьянку в Чикаго, не сумел договориться с руководством театра и остался ни с чем. Я заплатил шестьсот франков. И хотя в эту стоимость входила бутылка ледяного шампанского, которую я с удовольствием выпил в полумраке зала, наполненного овациями и парфюмом, для меня это были большие деньги: сто долларов! Эмоции, переполнявшие меня после спектакля, сравнить было не с чем. «Жизель» в Большом театре растаяла, как ледышка на весеннем окне.
Съехать от Лизы пришлось: она уезжала в отпуск, и теперь я жил в маленькой грязной дешёвой гостинице в центре Латинского квартала.
На ужин я покупал себе рогалик, две сосиски и банан, а завтракал капитально, в Макдональдсе, съедая большую булку с котлетой и запивая её кофе.
И утром, и вечером, и направляясь на очередную экскурсию или прогулку и возвращаясь с них, я встречал у входа в моё новое жилище, эту паршивую гостиницу, одного и того же типа. Иначе я его не могу назвать. С одной стороны, это был настоящий парижанин, с другой – представитель всемирного неофициального братства пьяниц.
Его звали Люка. Он был всегда одет в оранжевый клубный пиджак с золотыми пуговицами, невероятно яркие синие брюки, его шею украшал такой же синий платок, торчавший из-под рубашки апаш в петухах. Завидев меня, он подходил лениво, чуть прихрамывая, но с заговорщицким видом и начинал что-то тихо говорить. Не шептать, а очень солидно, но тихо говорить. При этом один глаз у него не открывался. Потом внезапно, но не резко он выставлял перед собой руку, и я понимал, что требуется человеку в его состоянии на любом конце Земли. Я давал ему пять или десять франков, и парижанин, с достоинством наклоняя голову, благодарил: «Мерси, месье!»
Через два дня я к нему уже привык и искал его взглядом. Радуга красок Ван-Гога и уродство форм Матисса – Люка был очень сочен и ароматен, от него исходил запах путешествия и приключений.
Я пытался мысленно представить, кем он был в молодости, пока разум и силы не покинули его: моряком, инженером, художником? Но всё это почему-то отвергалось. В конце концов, я решил для себя, что Люка – бывший сутенёр. Все его рабыни умерли или состарились. А завоёвывать новых – нужны силы. Так и остался он ни с чем: сын улицы, но уже не хозяин, уверенный и бессильный.
Я знал уже к тому времени, что нормальное вино в Париже стоит от пяти долларов за бутылку и выше. Но можно купить и за доллар что-то совсем-совсем несъедобное.