Великий царь йогов и в этом содоме сохранял поразительную невозмутимость. Некоторые юноши пытались, подобно ему, погрузиться в благочестивые размышления, но напрасно иной подражатель отчаянно встряхивал головой, отгоняя посторонние мысли, — глаза его предательски задерживались на девушках. И вот уже едва ли мог он думать о чем-либо, кроме ночного свидания с красоткой… Спохватившись, он вскрикивал:
— Нет, нет! Я не могу быть йогом! Великий царь йогов — сам бог, сошедший с небес.
Наконец на помост вышел старейший жрец. Все встали. Когда шум стих, жрец нараспев заговорил.
— О великая всемогущая богиня! Рождение — твоя улыбка, смерть — нахмуренная бровь. Высшая гордость человека — привлечь к себе твое милостивое внимание, взять у тебя частичку твоей силы. И только великому царю йогов, только ему одному в минуту самосозерцания удается это!
Человек несет на себе извечное бремя невежества, влекущее на путь греха и порока. Мрак слепит ему очи, обращая мудрость его в надменность.
О великая всемогущая богиня! Наша пища — твоя благосклонность, наша жизнь — твое милосердие. Вспомни неразумие наше и не наказывай нас жестоко!
Взгляни, о богиня! Горожане, жители дальних селений — все пришли сюда, чтобы, припав к твоим стопам, раскаяться в грехах своих.
Ты, карающая разбойников и убийц, злых духов и демонов ада; ты, чье грозное дыхание сливается с дыханием земли, наполненной сокровищами и одетой океанами; ты, всемогущая и всеми почитаемая, — ты чиста и священна, как утренняя заря.
Бог Ашваттха и демон-змея Наг в страхе замирают пред тобой, и само солнце — всего лишь одно из колес в твоей колеснице.
О первая из богинь, Махамаи! Не хмурь свою грозную бровь, будь нам, неразумным, защитой. Мы приносим тебе низкий поклон!
Слова священной молитвы прокатывались по рядам огромной толпы и замирали под сводами храма. Теперь всем казалось, что беда миновала. На лицах людей сияли улыбки. Радостно бились сердца. Отныне не будет содрогаться и грохотать земля, не ударит зловещая молния!..
Затем началось веселье. Толпа забурлила, кидая на ступени и помост гирлянды цветов; высокие ступени вмиг покрылись разноцветным ковром. Ярче заблистали светильники. Струи благовонных курений сделались гуще.
По знаку старейшего из жрецов начали песню дети. Затем вышли вперед сладкоголосые женщины. Музыканты тронули струны своих причудливых инструментов и подняли к губам тростниковые свирели и трубы. Зазвучала чарующая мелодия. Красавицы пели:
— О Махамаи! Может ли мать сердиться на шалости своего дитяти?! Он теребит ее волосы, но она лишь ласково улыбается ему! Может ли тот, кого ты сама породила, взрасти без твоей милосердной руки и обрести собственный разум?!