– Это они меня нашли, – поправил я. – Они меня убить собирались.
– Вполне возможно, – кивнул он с напускным добродушием. – Наслышан я о вас: многие за вами охотятся, это точно… Ничего удивительного тут нет. Только уж больно трудно вообразить вас жертвой…
– Многие? – заинтересовался я. – А что ж я такого натворил?
– Лучше вы мне расскажите. Оно и вам полезней будет – глядишь, на суде и зачтется… – все так же добродушно предложил он.
– Не знаю, что вы имеете в виду, но эти ребята, у которых я машину и пистолет забрал, все еще на свободе, и кое-какое оружие у них осталось…
– И вы хотите, чтобы я в это поверил? – раздраженно нахмурился он: ненадолго хватило его напускного добродушия с таким упертым типом, как я.
– Дело ваше, но они сейчас прогуливаются по шоссе, километрах в двадцати отсюда. Один ранен, а второй малость помят. Я бы на вашем месте поторопился, пока они другую машину не угнали. Да еще с какими-нибудь тяжкими последствиями…
Он посмотрел на меня с глубокомысленным видом, – вероятно, взвешивал меру своей ответственности, если я все же не вру, – помолчал, тарабаня пальцами по столу, и позвал дежурного:
– Возьмите двоих ваших, сержант, – проедемся немного по трассе…
Я одобрительно кивнул.
Вернулись они через полчаса и привезли с собой обоих моих преследователей, уже в наручниках. Я бы за них, конечно, порадовался, если бы и сам не красовался в браслетах. Еще не хватало, чтобы нас в одну камеру пихнули, тогда бы уж эти гаврики точно свое «дело чести» до конца довели.
Как в воду глядел: посадили нас всех троих в одну машину. Этот любознательный кретин с бритым черепом всю дорогу на меня такие взгляды бросал, словно в графы монтекристо собирался заявление подавать. Круглолицый, наоборот, в мою сторону даже головы не поворачивал: видно, опостылела ему моя рожа – как-никак он меня уже один раз «убрал», во второй раз ему не пофартило, и, кажется, больше он со мной связываться не горел желанием. Оно и к лучшему… «Мало ли нас таких еще – кто теперь знает», – кисло усмехнулся про себя я.
* * *
Лейтенант оставил меня одного – писать заявление, даже наручники снял. Не представляю, как там выкручивались бритый с Пупсом, но я их покрывать не собирался: писал все, как было, мне терять нечего. Однако лейтенант явно придерживал какой-то козырь в рукаве – все намеками меня донимал, про то, какой я на самом деле нехороший. Может, капитан Смолин все-таки всплыл, несмотря на надежные камни Тимыча? Вот тогда уж мне точно хана, даже если я чистосердечно во всем сознаюсь…
Через пять минут лейтенант заглянул в кабинет: