Зачем ему нести свой крест, страдать, как он, его отец, если не существует — он в этом абсолютно убежден — никакой жизни после смерти, которая служила бы воздаянием за все пережитые страдания?
Он, Оберлус, по прозвищу Игуана, порождение преисподней, омерзительное существо, от которого все шарахаются, знает, что нет ни Бога, ни Неба, ни Ада, которые оправдали хотя бы одну слезинку его сына, а посему он, Оберлус, по прозвищу Игуана, присваивает себе право избавить его от напрасных страданий.
Крики стали громче.
Свет масляных светильников, казалось, стал дрожать еще сильнее.
В углу кипела вода над огнем, который усугублял фантасмагорическое освещение пещеры.
Малышка Кармен, вцепившись в железные прутья кровати, тужилась изо всех сил.
Игуана Оберлус ждал, не нарушая молчания.
Наступил рассвет.
Ребенок родился.
Малышка Кармен затихла и утомленно закрыла глаза.
Игуана Оберлус перерезал пуповину, взял младенца на руки и завернул в чистую тряпку.
Затем очень медленно поднес его к свету и пристально рассмотрел.
Малышка Кармен открыла глаза и с волнением взглянула на Игуану Оберлуса.
Он прошел к выходу из пещеры и швырнул новорожденного в пропасть, проследив, как тот с тихим всплеском ударился о серую поверхность моря — стального и спокойного, — над которым с первыми лучами солнца уже начали кружить фрегаты, олуши, альбатросы и чайки.
— Я хотела взглянуть на него.
— Он тебе не понравился бы.
— Это был мой ребенок.
— А также мой. Я говорил тебе, что я это сделаю, и сделал. Его проблемы уже закончились.
— Ни у кого нет права вот так распоряжаться жизнью других.
Он взглянул на нее, насупившись.
— У меня есть такое право, — уверенно сказал он. — В Древней Греции спартанцы бросали в пропасть детей, у которых имелся какой-то изъян. Многие животные тоже убивают таких детенышей. Только наш вид находит удовольствие в том, чтобы оставить их в живых — чтобы затем постепенно сжить со света. Есть у меня такое право, — повторил он. — И я не раскаиваюсь в том, что им воспользовался.
— Но мне было нужно взглянуть на него, — настаивала она. — Как я могу быть уверена в том, что он был ненормальным?
— Зачем же в таком случае мне понадобилось его убивать?
— Потому что ты его не хотел. Потому что ребенок осложняет жизнь. Потому что я, возможно, изменилась, а ты не хотел, чтобы я менялась. — Она пожала плечами. — Потому что тебе нравится убивать. Есть масса причин!
Оберлус тоже пожал плечами и вдобавок развел руками, безразличие его выглядело неподдельным.
— Можешь думать что хочешь, — сказал он. — Мне все равно. Он уже мертв, никто его не воскресит, незачем об этом больше толковать. Так будет лучше. Лучше для всех.