Он выплескивал ласки на нее жестко и яростно. Так, что она выгнула шею и оперлась головой о ствол дерева. И стонала. Вся его ярость растворилась в чистейшем желании иметь ее, укрощать и обладать ей… наказывать собственным телом. Заставить хотеть себя.
Коленями он развел ее бедра.
Быстро провел ладонью между ними и обнаружил, что она готова, уже влажная для него.
Ее крик резанул его слух, несдержанные стоны сливались и растворялись в кронах деревьев. Она сжала пальцами его руки, погружаясь пальцами в его мускулы через жакет, притягивая ближе.
Зарычав, Спенсер схватил ее руки, снова отводя их к стволу дерева.
— Не трогай.
Девушка заморгав, кивнула.
Он потянулся к своим брюкам, не отрывая от нее взгляда, ненавидя себя за эту потребность в ней, за желание, которое ядом распространялось в нем.
Закинув одну ее ногу себе на бедро, он вошел в нее одним жестким движением.
И услышал, как девушка захлебнулась криком.
Сжав ее ягодицы обеими руками, подтянул ее выше. Так, чтобы она была открыта каждому его толчку.
Она опустила голову, ища его губы.
Он увернулся от ее губ, не готовый разрешить ей это удовольствие. Или разрешить самому себе.
Он погружался в нее все сильнее, наслаждаясь жаркой теснотой ее тела. Распластал ее по дереву, стремился к собственному освобождению, получал свою порцию удовольствия и удовлетворенно закричал, когда получил его сполна.
Его сдавленный крик вырвался, затихая в ночи, как только он окончательно растворился в ее тепле.
Спенсер привалился к ней, еще сильнее вдавливая ее в ствол дерева. Ветер хрустел листьями, и он снова почувствовал холод, осознавая, как дрожит под ним женщина.
Осознавая, что он только что натворил.
С каждой секундой его поступки казались все более низкими, а сам он чувствовал себя негодяем. Он никогда не обращался так грубо с женщиной. Не заботясь о ее удобствах. Но он никогда и не ощущал настолько жестокой потребности. И он выплеснул ее. На нее. Что заставляло его чувствовать еще больше отвращения к самому себе.
Предательство Эви все еще снедало его. Это было еще хуже, чем предательство его отца. Хуже, чем ложь Адары и то, что она выбрала Каллена. Эта боль была глубже.
Потому что он любит Эви. Несмотря ни на что.
Он выругался сквозь зубы. Хотя бы мгновение он может не скрываться.
Он поднял руку, и провел, почти касаясь, по ее лицу, по волосам, которые, он знал, ощущались словно шелк под его ладонью. Она смотрела на него решительно, страстно и упорно глазами чистейшего голубого цвета.
Встряхнув головой, он опустил руку.
Отошел, разрывая их связь.