— Оплакивать его вечно.
— Что здесь?
Я показываю на карте пространство за Ламией.
— Больше. — Она изображает деревья и горы. — Дальше вода.
Мы продолжаем путь. Интересно, где сейчас швейцарец?
— Как ты ее назовешь?
Смотрю на нее с удивлением.
— Я не знаю.
— У тебя еще есть время. В Греции детям не дают имени до…
Она перекрещивает себе лоб.
— Крещения?
— Да. До тех пор их зовут дитя.
Я пробую.
— Дитя.
— Он знает? Мужчина.
— О ребенке?
Она кивает.
— Нет.
— Что он станет делать?
— Я не знаю, — отвечаю честно, поскольку до сих пор эта мысль ни разу не приходила мне в голову.
— Не переживай.
Слишком поздно.
Мы проходим через небольшие городки. Теперь они призраки, мертвые и бессмысленные. Раньше они служили людям, но люди больше не поддерживают в них жизнь. Сейчас дома́ стали бесполезными лачугами. И даже деревья выглядят уставшими. Жара высасывает жизнь из этих краев. Мы останавливаемся, ищем пропитание, но скоропортящиеся продукты давно вышли из срока годности, превратившись в гниющую слякотную массу внутри упаковки. Иногда попадаются конфеты и печенье, и мы их жадно съедаем, а то, что съесть уже не в состоянии, прибавляем к нашим запасам.
Ветер доносит соленый привкус. Кроме него есть что-то еще, подобное резкой кислоте, как будто от новых медных монет. Я догадываюсь, что это. Я встречала этот запах раньше. Ирина тоже, но она ничего не говорит.
— Я чувствую запах крови.
— Да, — тихо произносит она.
— Мне очень жаль, что так получилось с вашей сестрой. Но она была не права, вам надо было остаться. Со мной вы не будете в безопасности.
— Мне нужна причина.
— Чего? — спрашиваю я.
— Существования.
Мы встречаем трех цыганок, они не смотрят нам в глаза, когда мы проходим по улице. Напряженность и бдительность и с их, и с нашей стороны. Их одежды, не сочетающиеся друг с другом, висят на телах женщин, словно бесформенные куски материи.
— Прошу прощения, — говорю я, когда мы оставляем их позади себя.
Одна из них, невысокая, останавливается, поворачивается и смотрит на меня из-под тяжелых век. Я протягиваю ей пригоршню конфет, и она берет их.
Они продолжают свой путь, мы тоже.
Ирина бросает на меня взгляд.
— Доброта ничего не стоит, — говорю я.
У берега океана стоит стул, на нем сидит пожилой мужчина. Подступающий прилив обхватил его лодыжки, но старика это не беспокоит. На коленях у него марионетка, с умным выражением личика и деревянным спокойствием. Они одновременно поворачивают к нам головы, как только наши шаги становятся слышны. Старик машет нам рукой, а потом снова устремляет свой взгляд на океан. Кукла продолжает смотреть на нас. Когда мы приближаемся к ним, я вижу, что кукла сделана не из дерева, а из живой плоти и кожи, похожей на бумагу. Затем она тоже отворачивается, и они продолжают свой совместный дозор.