Тогда
Несколько дней пришли и ушли, сложившись в целую неделю. За ней прошла еще одна, а от Ника по-прежнему не было вестей. Но я каждый вечер беру телефон, наполовину набираю его номер, прежде чем положить его назад на базу.
У него есть мой номер. Он мог бы и сам позвонить.
Это дурацкое правило, в которое я никогда не верила, да и сейчас не верю. Я просто повторяю, чтобы отогнать свой подлинный страх и мысли о том, что Ник умер.
Я беру телефон, набираю четыре из семи цифр, нажимаю отбой.
Он мог бы и сам позвонить.
Сейчас
Первый день перетекает во второй, а я продолжаю бодрствовать. «Элпис» придет. Я знаю это наверняка. Он должен прийти. Мне нужно что-то, что придаст смысл всему происходящему. Я не могла пройти весь этот путь зря.
Швейцарец выходит развязной походкой, вглядывается в море. Его лицо тверже бетона, на котором мы стоим.
— Твой корабль не придет.
— Придет.
— Ты глупая мечтательница. Полагаю, ты веришь в такие вещи, как любовь, нравственность, бесстрашие. Женщины наподобие тебя сидят и ждут, когда явится мужчина и спасет их от всех невыразимых ужасов мира. Ты не способна ни на что, кроме как сидеть дома и толстеть, стряпая еду и производя на свет рты, которые земля уже не в состоянии прокормить. А чего ради? Из-за какой-то непонятно на чем основанной веры в то, что ты особенная, что ты любима, что ты что-то для кого-то значишь. Ты ничего не значишь, американка. Ты совершенное ничто. Пыль.
— Он будет здесь.
Плевок летит из его рта: мокрый прозрачный комок с желтой серединой. Похож на яйцо.
Мысль в голове возникает до того, как я успеваю ее загасить: «Надеюсь, что ты болен».
Швейцарец правильно прочитывает выражение, появившееся на моем лице.
— Я не болен. Болезнь для слабаков.
Я ухожу, чтобы найти Лизу. Она наверху, на одной из наблюдательных вышек для спасателей, — сидит на голой металлической раме и «смотрит» вдаль.
— Слушаешь прибой?
— Нет, там идет корабль. — Она показывает рукой в сторону моря, мой несчастный слепой впередсмотрящий.
Мое страстное желание так велико, что поначалу мне трудно поверить в ее слова. Я слишком сильно этого хочу. Потом я кидаюсь к воде, шлепаю ботинками по волнам и отчаянно вглядываюсь в просветы между судов. И я его вижу. «Элпис»,[28] старая потрепанная развалина, входит в порт. Моя единственная надежда.
Силы покидают меня. Я чувствую, как все внутри подламывается, и я, опустившись на корточки и упершись одной рукой в землю, подобно нелепой треноге, стараюсь не упасть.
Челюсть швейцарца вздрагивает, словно механизм часовой бомбы.
— Я же тебе говорила, — бросаю ему. — Я же говорила…