Он улыбнулся скромной извиняющейся улыбкой.
— Вы одарили их восхитительной загадкой, и это наделило вашу вазу свойствами, которыми она не обладает. Джеймс ошибся насчет этого гончарного изделия. Он и Рауль, оба. Эта вещь не старинная. Моя жена купила нам в холл похожую. А люди из-за рода моей деятельности принимают ее за старинную. Жена мне подмигивает, рассказывая им, что это не то греческая, не то этрусская ваза.
— И они верят?
— Дорогая моя, они проглатывают это с величайшим удовольствием. Люди верят в то, во что хотят верить. В их картину мира не вписывается тот факт, что музейный смотритель археологического отделения станет держать у себя в доме современную керамику. Люди забавны. Мы меняемся, но при этом остаемся теми же, что и всегда.
Его слова звучат у меня в голове тяжелыми ударами. Ваза не старинная. Тем не менее Джеймс и Рауль верили. Я там была, я сама это видела. А может, я действительно одна из тех, кто видит то, что хочет видеть, а они меня просто разыграли? Или, может, они подумали, что я их разыгрываю со своей старой-новой вазой, и решили мне подыграть. Ответ они унесли в свои могилы, не оставив мне пояснительной записки.
Мне вдруг стало смешно, ведь я бы убила их, если бы они уже не были мертвы.
— Кости, — продолжил он, — принадлежат кому-то из семейства Muridae.[35]
— Вы знаете эти кости?
— Нет, я знаю мышей.
Мышь с загнутыми усиками исчезла. На ее месте другая, с правильными, ровно растущими усиками.
— Ух ты, они выглядят великолепно, — говорю я.
Шульц откинулся в своем кресле, чавкая чипсами.
— Я рада, что эта партия не передохла.
— Ага, — произносит он, и крошки летят во все стороны из его рта, — это замечательно.
— Эй, Шульц, а что случилось со всеми теми мышами, которые сдохли? Я имею в виду… ну, вы их сожгли или как?
— Чего?
— Ну, мне просто интересно.
Я стараюсь казаться эдакой дурочкой, для которой ничего, кроме швабры, не имеет значения.
— Мы сожгли их, — ворчит он. — Это была обязанность Хорхе.
— Фу, надеюсь, мне не придется этого делать.
— Не беспокойся, большой парень теперь это делает сам. Никому не доверяет.
— Вот и хорошо, меня это устраивает.
Моя швабра продолжает шлепать по полу.
Я нашла родственников своей вазы на тесно уставленной низкой полке между раскладными столами и стойкой для журналов. Это не просто братья и сестры, а клоны, абсолютно одинаковые близнецы. То прошлое, из которого они появились, было грузовиком, а до того — фабрикой, а еще раньше — кучей глины.
Если бы существовала книга величайших дураков всех времен, несомненно, я была бы на первой странице.