Грехи отцов. Том 1 (Ховач) - страница 5

— Конечно, будет трудно от него избавиться, — сказал Корнелиус, призвав весь свой талант для составления долгосрочного плана, — но не вижу причины, чтобы не наметить в перспективе его устранение. Было бы желание, а средства найдутся.

Мы это уладили. Мы отделались от него. Вскоре после этого он умер. Косвенно на нас лежала ответственность за его смерть, хотя Корнелиус с этим никогда бы не согласился. Он говорил, что вряд ли наша вина есть в том, что Стив врезался в дерево на своем автомобиле, выпив предварительно бутылку виски. Корнелиус никогда не признавал своей вины. Он любил повторять: «Я был вынужден сделать то, что сделал», — и тут же переводил разговор на другую тему. Казалось, он обладал редкостным талантом отгораживаться от прошлого, если не хотел о чем-то вспоминать. Я часто завидовал этому таланту, поскольку так хотелось забыть не только о своей вине перед Стивом Салливеном, но и о том, что я американский немец, который не принимал участия в войне.

Я недавно вернулся из Германии после своего первого послевоенного отпуска. С тех пор как приехал в Нью-Йорк, я только об этом и думал и знал, что воспоминания будут преследовать меня с невыносимой ясностью: города в руинах, зловещая тишина разрушенных деревень, смеющиеся солдаты союзников на улицах — и, наконец, идущий рядом со мной солдат американской армии, насвистывающий «Лили Марлен»…

В тот апрельский вечер 1949 года, покинув офис босса, я понял, что по сравнению с увиденным в Германии идиотское предложение Корнелиуса жениться на его дочери можно посчитать шуткой. Однако юмористическое настроение быстро развеялось. Мое положение слишком опасно, и когда я поднимался по задней лестнице, то понял, что прерывисто дышу не только от чрезмерных усилий, но и от крайнего напряжения.

Я вошел в свой кабинет. На письменном столе лежали стопки писем, ожидавших моей подписи, шесть розовых листков с телефонными сообщениями и длинная служебная записка от моего личного помощника, но я все проигнорировал и сделал себе двойной мартини с «Бифитером» и льдом и направился к телефону…

Только на девятый звонок Тереза сняла трубку.

— Привет, — сказал я. — Ты занята?

— Я готовлю джамбалайю[1] Кевину к обеду и гадаю, хватит ли у него смелости ее есть. А ты как?

— Нормально. Смогу ли я сегодня тебя увидеть?

— Ладно…

— Я солгал. Я чувствую себя ужасно. Как насчет выпивки? Я буду сидеть на кухне, пока ты будешь стряпать.

— Хорошо, давай.

— Ты самая лучшая девушка во всем Нью-Йорке. Я уже еду.

Я познакомился с Терезой в доме моего друга Кевина Дейли четыре месяца назад. Ежегодные рождественские вечеринки Кевина стали единственным случаем, по которому я, Джейк Рейшман, Корнелиус и Кевин, встречались под одной крышей; летние каникулы в Бар-Харборе под покровительством Ван Зейла остались для всех нас в далеком прошлом.