И получилось.
Сосед между тем не унялся. Он снова позвонил. На этот раз уже было утро, а подходящего сна под звонок не случилось.
Зато Новиков почувствовал, что отлично выспался.
«Наверное, еле ночь перетерпел, — подумал он иронично о соседе, — Продают-то с девяти утра…».
Новиков не стал влезать в тапки — утром это получалось у него плохо и не метко, а пошлёпал босой к дверям. На всякий случай всё-таки глянул в глазок, — действительно сосед.
И только когда уже провернул замок, вдруг понял, что на этот раз сосед был не в майке, а в лёгкой кожаной куртке, которой никогда не носил.
Замок уже был раскрыт, дверь Новиков ещё не распахнул, и стоял, привалившись к ней плечом, держась горячей и мокрой ладонью за ручку.
— Да ладно, открывай, раз уж начал, — совсем близко произнёс знакомый голос, и Новикова толкнуло дверью в грудь.
— Один я, один, не ссы, — бубнил опер, давя на дверь.
Новиков отступил, смешно перетаптываясь пятками.
Опер зашёл, глянул Новикову через плечо, в комнату, прислушался и спросил не без некоторой даже приветливости:
— Один? Уехали родаки-то? Я как знал. Привет. У меня разговор к тебе на пять минут.
Новиков стоял пред опером в трусах, и чувствовал себя отвратительно.
— Может, оденешься? — предложил опер, — А я тебя внизу подожду. Я там в машине. Ага?
Он назвал нерусскую марку, блатные цифры госномера, и вышел, бережно прикрыв за собой дверь.
Новиков, сам себя не помня, вернулся в комнату, упал на кровать и накрылся одеялом.
«Позвонить Лёшке? — подумал, — Ларке?.. Или этим, как их… защитникам прав? Полицию вызвать? И что я им скажу: ко мне приехал опер, ждёт меня в машине?»
Какое-то время Новиков лежал под одеялом, пытаясь убедить себя, что он спит. Ничего нет вообще, ничего не было.
Потом встал и начал одеваться.
Опер сидел и слушал музыку. Когда Новиков подходил, опер выдул дым в окно и радостно улыбнулся.
«Чёрт знает что», — подумал Новиков, с трудом не улыбнувшись в ответ.
Он уселся в машину, на заднее сиденье, опер сразу тронулся, мельком и непонятно взглянув в зеркало заднего вида.
В машине было тепло, бубнило радио, минуты три они ехали молча, Новиков иногда жмурился, ничего не понимая.
— Зачем актрису напугал? — спросил опер. По голосу было слышно, что он улыбается.
— Какую актрису? — быстро переспросил Новиков.
— А вот в том дворе, куда тебя опять зачем-то занесло. Чего ты ей орал, что она старая и слепая блядь?
Новиков не нашёлся что ответить, вспомнив свою недавнюю выходку.
— На самом деле, на вас указала жена дворника, — рассказал опер, голос его был ироничен и не злобен, — Совсем, кстати, не слепая. Тупая только. 150 кг веса, сидит у окна целыми днями… И она же нам сигнализировала, что ты приходил дважды. Один раз с этим твоим Алексеем, когда вы в какого-то крашеного чайником кидали… А потом без Алексея — когда ты актрису напугал. Так и будешь теперь в этот двор ходить, как, это… в музей? — опер снова посмотрел на Новикова в зеркало заднего вида, и глаза его были смешливы.