Они проиграли, и этим объяснялось все.
Саттон, видимо, мертв, и это означало поражение, полное и бесповоротное. Это означало победу официоза, который был жесток и одновременно труслив, слишком труслив, чтобы принять открытый бой. Победа официоза, который стремился во что бы то ни стало сохранить статус-кво, официоза, который способен стереть с лица истории целые столетия здравого смысла только лишь для того, чтобы удержать руку на пульсе Галактики.
Такое поражение, думала она, еще хуже, чем если бы победили Ревизионисты. Книга все-таки была бы, и это лучше, чем ничего.
Вдруг раздался звонок. Ева бросилась к видеофону.
— Звонил мистер Саттон. Наводил справки о Висконсине, — сообщил робот.
— Жив! Как ты сказал — о Висконсине?
— Это древнее географическое название, — ответил робот. — Он интересовался местом под названием Висконсин. Бриджпорт, городок в штате Висконсин. Это его интересовало.
— Он что, собирался туда, ты так понял?
— Да, я понял именно так.
— Быстро скажи мне, где этот Висконсин?
— Пять или шесть миль отсюда. А по времени — как минимум — четыре тысячи лет.
Она вздохнула.
— Нашел времечко…
— Да, мисс.
— А поточнее? — спросила Ева. Робот обреченно помотал головой.
— Не знаю. Этого я не понял. Его сознание было практически недоступно. Я только понял, что перед тем, как позвонить, он пережил сильный стресс.
— Значит, ты не знаешь?
— На вашем месте, мисс, я бы так не беспокоился. Он разговаривал, как человек, который знает, что делает. Я думаю, у него все в порядке.
— Ты уверен?
— Да, я уверен, — твердо ответил робот. Ева выключила видеофон и вернулась к окну.
Эш! — лихорадочно думала она, Эш, милый Эш! У тебя обязательно должно быть все в порядке. Ты жив и знаешь, что делаешь. Ты должен вернуться к нам и написать книгу… Не только для меня… Ты непременно должен вернуться. У меня, к сожалению, прав на тебя меньше всех. Ты нужен Галактике, а однажды ты станешь нужен и всей Вселенной. Маленькие, неприметные жизни ждут твоих слов, ждут той надежды, которую им подарит твоя книга. Но больше всего они ждут уверенности. Уверенности в том, что все формы жизни равны. Уверенности, что придет великое братство, которое будет выше всего, что за многие века придумано людьми.
А я, думала она, не имею права ни хотеть того, что хочу, ни думать так, как думаю.
Я ничего не могу поделать, Эш!
Ничего не могу поделать, потому что люблю тебя.
— Когда-нибудь, — тихо проговорила она. — Когда-нибудь…
Она стояла у окна, одинокая и несчастная, и слезы набегали на глаза и текли по щекам, но не было сил поднять руку и смахнуть их.