Когда до лагеря оставалось каких-то пять-шесть километров, Георгий Михайлович приказал остановиться. В этот раз костер разжигать не стали, да и с немцем не церемонились. «Очкарик» быстро связал его, заткнул рот и надел на голову мешок. Удальцову и Конкину он строго-настрого приказал никуда от пленника не отлучаться и сидеть тихо, как мышки. Затем старшие товарищи растворились в лесу. Не было их долго, ребята уже начали было беспокоиться.
– Знаешь, Николай, ты как хочешь, а я пойду их искать! – решительно сказал Конкин и, проверив автомат, стал подниматься с земли.
– Нам же приказали ждать и сидеть тихо! – Удальцов схватил товарища за рукав. – Уймись! Ну чего ты такой нетерпеливый?!
– Действительно, чего ты резкий, как понос?! – пробасил бесшумно подошедший «Бородач». – Сложно тихо посидеть?!
Они вернулись хмурыми и серьезными, отмахиваясь от вопросов. «Очкарик» развернул карту и принялся вполголоса совещаться о чем-то с товарищем. «Бородач» внимательно следил за карандашом Георгия Михайловича, с сомнением буркнул что-то под нос, а затем согласно кивнул.
– Так, ребята, – вполголоса проговорил Георгий Михайлович, повернувшись к Конкину и Удальцову. – Подъем. Нам еще топать и топать.
– Да что с лагерем-то?! – не выдержав, почти одновременно спросили оба.
– Нету больше лагеря. Ничего там больше нету, – хмуро пробасил «Бородач». – И времени у нас на расспросы тоже больше нету! Подъем – и потопали!
Иоахим брел по этому проклятому лесу. Пустой автомат он давно выкинул за ненадобностью, оставив себе автоматический пистолет. Ноги его подкашивались от усталости, в горле пересохло.
Рана оказалась не слишком серьезной, хотя и чертовски болезненной. Пуля прошла выше легкого, навылет, не задев ни крупных сосудов, ни жизненно важных органов, иначе Грубер давно был бы мертв. В ушах его до сих пор стоял шум боя: крики атакующих и стоны умирающих, визг и треск шальных пуль над головой, грохот разрывов.
«Я потерял все, – обреченно думал штурмгауптфюрер, с усилием делая шаг за шагом, идя по этой проклятой русской земле, опираясь на свежесрубленную жердь и подавляя стоны. – Честь, долг, фатерлянд. Какой бред гуляет в моей голове! Я потерял своих солдат, командира! Я даже себя ухитрился потерять!»…
Снедаемый приступами черного отчаяния, Грубер брел вперед, шаг за шагом удаляясь от места бойни, от места своего поражения. Вот он прошел мимо трупов русского и лежащих неподалеку эсэсовцев, убитых мертвецов. Иоахим внезапно расхохотался…