Мама подвинула блокнот отцу и добавила, что, само собой, и промежуточные варианты есть, следовательно, дату нашего окончательного разорения можно определить по-разному.
— Если мы, скажем, с квартиры съедем не завтра, а через три недели…
— Перестань! Перестань сейчас же, замолчи!
Я ошеломленно вскинул глаза. Давненько я не слышал, чтобы отец так кричал.
— Подумай лучше, где работу искать.
— Где работу искать? Больше мне так не повезет, другого такого места в фастфуде я точно не найду.
Теперь и она на повышенных тонах.
— А почему бы тебе работу не поискать?
Все было как раньше. Они ссорились.
— Мне? В моем возрасте? Да еще без знания языка? Да кто меня хоть нелегально на работу возьмет? А еще я к физическому труду не привык, ты же знаешь.
— А я, значит, привыкла грязную работу делать?
— И как же нам теперь быть?
Вид у отца был растерянный. Таким я его почти не знал. Он вопросительно смотрел на маму, как будто ждал, что ее ум, ясный, аналитический ум математика, найдет единственно правильный выход. Но мама только тихо произнесла:
— Не знаю.
И это прозвучало, как смертный приговор.
— В Америке у нас шансов нет, да и в Австрию мы вернуться не можем, загранпаспорта просрочены. Остается только Израиль.
— Даже и не мечтай! Я в третий раз в Израиль не поеду!
Тут я вскочил и кинулся к себе. Я не хотел быть свидетелем сцены, которая обычно разыгрывалась в таких случаях.
Выходя из библиотеки, я невольно вспоминал об этом разговоре. В ладони я сжимал читательский билет. А что если все-таки попробовать устроиться в какой-нибудь фаст-фуд? Но продавцом работать что-то не тянет. Бояться я вроде не боюсь, хотя надо бы. Верховный суд штата Массачусетс наше прошение о виде на жительство отклонит, сто пудов. Чего там, я не дитя малое, все понимаю. Я взрослый. В Америке мы раз и навсегда останемся нелегалами. Работать будем за нищенскую плату. Я не поступлю ни в колледж, ни в университет, даже учеником на фабрику меня не примут. Мама говорит, нечего особо задумываться о будущем. Мол, что ни делается, все к лучшему. Дуракам счастье. Дуракам, то есть отцу.
Может, мы и правда в Израиль вернемся. Не знаю, хочу я обратно в Израиль или нет. Я уже давным-давно и сам не знаю, чего хочу. Иногда брожу по нашему кварталу и воображаю, будто я в далекой-далекой стране, в какой именно, неважно.
Плюхаюсь на скамейку у библиотеки и начинаю разглядывать машины, проносящиеся мимо по автостраде, бездомных, роющихся в мусорных баках, парочку на пляже. Парень и девушка, кажется, спорят о чем-то. Что они говорят, мне не разобрать, я вижу только, как шевелятся губы.