— Да-да, — пробормотала мама и посмотрела на часы.
— Через два часа будем в Амстердаме, — объявил де Врис.
Мама вздохнула.
— А Израиль наверняка удивительная страна, — продолжал свой монолог голландец. — Это надо же, спустя две тысячи лет еврейское государство возродилось! Один мой приятель, еврей, туда уехал сразу после войны. Всю немецкую оккупацию в подвале просидел. А теперь живет в кибуце, часто в Амстердам приезжает и рассказывает, какое у них там строительство развернулось, у-у-у!
Де Врис как следует отхлебнул чаю, причмокнул, облизнулся и вытер рот рукавом свитера.
— С ромом-то, оно вкуснее, — заключил он и запихнул термос в сумку.
Он зевнул, потянулся, коснувшись кончиками пальцев решетчатой багажной полки над головой.
— Мяу! — пропел он. — Устал, потягиваюсь, как кот.
С каждой минутой этот Ян де Врис мне все больше нравился. И почему только родители так злятся? Непонятно…
— Позвольте задать вам один очень личный вопрос… — Теперь голландец обращался к моему отцу: — А почему вам в Израиле не понравилось? Вы же евреи!
Родители переглянулись и промолчали.
— Папа думал, что там всем счастье раздают, бери — не хочу, и что там все живут в мире и согласии, как братья и сестры, — выпаливаю я.
— Да замолчи наконец! — Взбешенное лицо мамы придвинулось совсем близко. — Что это за чушь! Если ты сейчас же не заткнешься, я тебя отлуплю прямо тут, у него на глазах. Понял?
Мне стало ясно, что лучше и правда помалкивать, а не то произойдет катастрофа.
Де Врис переменил тему. Он разглагольствовал о себе, о своей родине — Голландии — и о жизни в целом. Когда поезд на тихом ходу стал проезжать предместья Амстердама, приближаясь к Центральному вокзалу, я уже знал о нем все. Я знал, что де Врис дважды был женат, что платит алименты на дочь, что сейчас он живет с молодой женщиной, которая, как он подозревает, ему изменяет, что ему сделали две операции — на желудке и на глазах, — что он католик, но в церковь не ходит, что на последних выборах он голосовал за христианско-социальную партию, что налоги в Голландии непомерно высокие, а политики, как и везде, сплошь лживые и продажные, что молодым только бы на демонстрациях кричать, нет чтобы работать, что нельзя было Индонезии независимость предоставлять, но что искра Божья, несмотря ни на что, в каждом, независимо от цвета кожи.
Я взглянул на родителей. Они явно страдали.
Перед тем как проститься, де Врис спросил, есть ли у нас жилье в Амстердаме. Я покачал головой.
— Вот, пансион маленький в пригороде, рекомендую. Очень простенький, дешевый, но чисто.