— Маратик, Маратик, уймись, кому продалась? Каким еще монстрам? Мы же не дети с тобой…
— Ах не дети? А, значит, все, что мы делали, это что — детство в жопе играло? Кого ты обманываешь? Э-э-э… — Он постарался сфокусировать не слушающиеся уже его глаза. — Да ты, я вижу… Ты же ведьма, Танечка! — Маратик улыбнулся страшной, сумасшедшей улыбкой. — Ведьма! Тварь!
— Тихо, тихо. — Она сделала к нему резкий шаг вперед и тут же пожалела об этом. Маратик вздрогнул всем телом, рванулся от нее назад, как от чего-то страшного и отвратительного.
— Не подходи, сука! — заорал он в голос. — Не трожь меня! — По небритым щекам его вдруг хлынули слезы. Рот искривился — Маратик захныкал, завыл тоненько: — А-а-а, все, все кончено… — Он вскинул голову: — Нет! Не осталось больше людей с глазами птиц. Нету! Только сами птицы! Так я уж лучше с птицами буду!..
Он с силой оттолкнул от себя Таню, которая пыталась его удержать, резко повернулся и, головой вперед, как каскадер в кино, прыгнул на оконное стекло.
Первую раму он пробил легко, но стекло было толстым и, разламываясь на куски, все-таки на миг задержало его. Таня видела как в рапидной съемке — вторая рама хрустнула под тяжестью тела, треснула по диагонали, Маратик, увязнув ладонями в острых прозрачных шипах, торчащих из первой рамы, упал горлом на треугольный осколок, съехал вниз, на улицу, по мгновенно ставшему грязно-красным, белому прежде подоконнику.
Ноги Маратика в домашних тапочках, чудом не слетевших еще, смешно взбрыкнулись и исчезли. Таня не слышала, как его тело плюхнулось на асфальт тряпичной куклой, разбрызгивая вокруг себя кровь, и застыло в изломанной, неестественной позе. Ахнула бабка, выгуливающая в этот час своего мраморного дога, скрипнул тормозами проезжающий мимо «жигуль», — она все поняла, когда Маратик еще не коснулся головой стекла, и заблокировала все посторонние мысли. Сейчас самое важное — быстро уйти. Быстро и незаметно. Конечно, Сумской вытащит из любого дерьма, но лишний раз светиться не стоило. А осмысливать случившееся она будет потом, в более спокойной обстановке.
Уже сидя в машине, она перевела дух. Да, ничего нет проще в наше время, чем убить человека в его же собственной квартире. Вот на ее глазах Маратик выпал из окна, а она спокойно закрыла за собой дверь, спустилась во двор, села в машину, и все — поминай как звали. Никто не остановил ее, не окликнул…
Выезжая на улицу, она не оборачивалась — не смотрела на то, что осталось теперь от ее друга. Смерть ее не пугала, она многое видела за последние годы. Но не было и жалости. Лишь сейчас Таня поняла, что Маратик умер для нее давно, еще тогда, когда вышел из тюрьмы. Он уже был совсем другой, совсем не тот, что прежде, — веселый, умный и мудрый. Странно, неужели Сумской прав и их сила сильнее, чем та, что была у Марата Игоревича — ленинградского гуру семидесятых годов… А ведь он был настоящий… Не шарлатан какой-нибудь современный, печатающий объявления в бульварной газетке о выведении из запоев и снятии порчи. Он действительно многое мог. Странно, что его так легко сломали. А ее — не сломали? То, что она на них работает, на своих бывших врагов, — не то же самое, только еще хуже?