Удивительно, что Эстрелья, тридцатишестилетняя руководительница серьезной организации, заводила в любом предприятии, звезда всех вечеринок, запросто общавшаяся со многими влиятельными президентами межнациональных корпораций, способная из-под земли добыть фонды для своего дела, неутомимая путешественница — словом, человек на редкость активный в профессиональном смысле, в отношениях с Анхелем вела себя так пассивно. Становилась совершенно беззащитной, когда речь шла о любви.
Теперь она приходила к Фьямме не один, а два раза в неделю — встречи с Анхелем слишком возбуждали ее. Ей просто необходимо было говорить об этом чаще, и она предпочитала платить больше, но иметь постоянного советчика — сама она не смогла бы разобраться в себе, не смогла бы принять правильное решение. И она приходила к Фьямме, тем более что та превратилась уже в ее наперсницу.
Эстрелья очень мало знала об Анхеле — не потому, что он не хотел говорить о себе, а потому, что сама она ни о чем его не спрашивала. А не спрашивала оттого, что боялась снова потерпеть неудачу. Пока радость окрыляла ее, и она порхала, как легкая стрекоза, отпивая по глоточку живого зелья любви. Она была очень осторожна и не давала воли тем чувствам, что противоречили ее нынешнему счастливому состоянию. Ее отношения с Анхелем были словно детская фантазия, словно прикрывающий душу от страданий щит. Они нужны были ее подсознанию, как лекарство от одиночества. Ей требовалась еженедельная доза Анхеля. Но это было средство длительного действия: каждый день она высвобождала несколько граммов воспоминаний, и они давали Эстрелье силы, наполняли радостью. Ее отношения с мужем были слишком земными и грубыми, так что теперь она инстинктивно искала небесного и нежного. Она переживала ту любовь, которой ей не посчастливилось пережить в юности. Она мечтала о безграничном счастье, достающемся без всяких усилий. Но такая любовь почти всегда сопровождается тайной, неуверенностью и почти всегда кончается трагически.
Когда в тот день Эстрелья начала говорить, ее речь была бессвязной: слова то застревали в горле, то выскакивали с такой скоростью, что она не успевала договорить их, то сливались в сплошной комок. Гласные запутывались в голосовых связках, и тогда на свободу вырывались только согласные, превращая слова в непонятный хрип. Казалось, она потеряла дар речи. Типичный случай, отметила про себя Фьямма, для человека, у которого скопилось слишком много несказанных слов. Типичный случай пациента, страдающего хроническим одиночеством. Она попросила Эстрелью лечь на кушетку и глубоко подышать. Минут десять Фьямма помогала ей расслабиться. Она опустила жалюзи и поставила запись, которую сделала когда-то давным-давно, гуляя одна по пустынному утреннему берегу, — шум волн, прерываемый время от времени криками птиц.