Борман, по слухам, мог посетить свою жену незамеченным и затем отправился дальше на север к Фленсбургу. Там он должен был встретиться со своим старым другом Эрихом Кохом.
Кох был схвачен британцами, передан полякам и содержался в советской тюрьме в течение восьми лет после того, как его приговорили к повешению. Подобно Монке и прочим прихвостням Бормана, информацию из него буквально выдавливали. Очевидно, его все же не повесили, но скорее всего выжали всю возможную информацию. Эта ситуация похожа на положение бывших соратников Коха, сидевших на Западе, которым языки развязывал голод.
Кох всегда был фанатичным гауляйтером, одним из «баронов» Бормана, и сделался абсолютным властителем Восточной Пруссии. Он с нескрываемым презрением относился даже к самым малым ограничениям военной и полицейской системы. Ему льстило, что его тактика запугивания отлично сработала в случае с украинцами, с которыми он обращался просто чудовищно.
Когда войска генерала Черняховского сжали кольцо вокруг Кёнигсберга, Кох поднялся на борт ледокола «Восточная Пруссия» и приказал экипажу остальных беглецов не пускать. Будучи гауляйтером, он запретил какую-либо эвакуацию и открыто радовался, узнав, что корабль с беженцами — «Вильгельм Густлов» — затонул на Балтике от взрыва советской торпеды. В этой катастрофе погибло более восьми тысяч пассажиров. Кох считал, что только нацисты достойны спасения, поскольку в этот «эволюционный период» должны выжить лишь самые сильные.
…Кох должен был связаться с другими беглецами на территории военно-морских баз у Фленсбурга и Гамбурга. Считалось, что подводные лодки запасались там провизией для долгого пути в Южную Америку. Но что-то сорвалось, и в итоге Кох очутился в лагере для беженцев в провинции Шлезвиг-Гольштейн. Он оставался там необнаруженным до мая 1946 года, а потом заделался поденным рабочим в деревне, которая находилась на британской территории. Там его опознали и вернули в Польшу в начале 1950 года.
Советские власти, добавив Коха в список ценных пленных, на все вопросы о нем отвечали крайне уклончиво.
Первое упоминание о начале расследования по делу пропавшего Бормана поступило с советской стороны 9 июня 1945 года, более чем пять недель после того, как победители обнаружили обгоревшие трупы Гитлера и Геббельса. Георгий Жуков, выступая в Берлине от лица Советского военного командования, заявил: «Мы не опознали тело Гитлера. Он мог бежать из Берлина в самую последнюю минуту…»
Даже тогда, когда расследование закончилось и когда можно было выдвинуть обоснованную версию событий, это сделали необычным образом — в форме книги, выпущенной в Москве, а затем и в Восточном Берлине в 1965 году. Ее написал Лев Безыменский. На немецком книга называлась «Auf den Spuren von Martin Bormann». Так как в Советском государстве ничего не могло издаваться без официального одобрения и поскольку тема книги относилась к вопросам повышенной секретности и имела довольно щекотливый характер, ее публикация была явно хорошо просчитана.