Волшебные дни (Лихоносов) - страница 109

Еще одно обстоятельство. Если слепой спустился к морю против дома по тропинке, шедшей по откосу горы, по которой я много раз спускался, и затем повернул вдоль берега направо, а девушка подошла к нему слева, то она, следовательно, спустилась к морю не иначе как Сенявиной балкой (овраг), поблизости с которой на горе расположены были дома, где проживали офицеры пограничной стражи, и устроили свидание с контрабандистами как раз против этих домов…»

Пожалел ли труда переписчик или уже нечего было ему выуживать из воспоминаний К — ва про героев, до которых не было никакого дела господину Печорину, но в тетрадке, на последней ее страничке, шла уже речь о журавле «с прелестной небольшой косичкой». Я с грустью закрыл тетрадку: мне тоже теперь хотелось доискаться с помощью К — ва судьбы лермонтовских героев — как они окончили свое земное существование, кто им наследовал в их роду, где значится их последнее пристанище и т. п. Под пером гения простые люди стали в нашем сознании великими. В этом волшебство литературы.

Я вернул тетрадку Любе. На прощание мы постояли у той самой Сенявиной балки. Люба собиралась уезжать учиться в Керчь. За семь лет я ее ни разу не видел. А что если и ее, мою ундину, сложил я из легких очертаний души многих красавиц (и, может быть, не таманских), как сложил (но гениально) когда‑то Лермонтов Любу другую? Может, вовсе не она проходила по двору с глечиком в руке? Мое воображение перепуталось с жизнью в часы литературного бдения. Зато тетрадку я читал несомненно, и автора воспоминаний о хате Царицыхи, как и старуху с долговязым сыном, я придумать бы не посмел.

1984

— В последнее время крупные писатели все чаще уходят в романисты, и рассказ становится как бы «непрестижным», «ученическим» жанром. Почему так происходит? Чем это, на ваш взгляд, вызвано?

— В последние годы я с неохотой читаю рассказы и совсем не пишу их. Мысль рассказа однозначна, она сковывает тебя, не хватает простора для изображения вольного течения жизни. Я это особенно почувствовал, когда писал «Элегию» — рассказ о путешествии в пушкинские места. В рассказе все подстраивается к морали, к умозаключению слишком открыто. Кроме того, когда читаешь рассказ и его тема, мелодия, герои очень нравятся, испытываешь страстное желание, чтобы все это продолжилось, пожило во времени, обернулось чем‑то другим, вернулось на старое и опять изменилось, как бывает в романе. Но мысль закругляется, и автор ставит точку. С опытом начинаешь понимать, что человек, оставаясь в корне характера самим собой, все‑таки существо неустойчивое, его колеблет ветер жизни, его отношение к миру, к обществу, к друзьям и любимым неровно, и поставить на душу героя нестираемую круглую печать (как в рассказе) — в чем‑то обокрасть этого героя и упростить саму жизнь. Хочется взять жизнь полноводнее, пестрее, переливчатее. Поэтому пробуешь обратиться к большой повести, к роману.