Степан удивился. Казалось бы, за долгие годы службы он уже ко всему привык, но все же молодой хозяин не переставал его удивлять.
— А на черта же вам, прости Господи, простыня-то здешняя? Тоже мне добро. Уж не серчайте, барин, а как-то оно странно…
— Значит, надо, — Алексей не желал вступать в объяснения. — Хочу сохранить ее на память. Хозяину скажешь, барин ее, дескать, попортил, и пусть стоимость простыни включит в счет. И помни главное — ты головой отвечаешь за Мэри! Все, ступай. Да и мне пора ехать.
— Позвольте хоть перекрестить вас на дорожку, батюшка! — попросил Степан. — Путь-то долгий и непростой. Мало ли что? Берегите себя, батюшка, и Христос с вами.
Попрощавшись с хозяином, Степан вышел на темную улицу, и всю дорогу, пока шел к консулу, ворчал для собственного удовольствия:
— Вот ведь, барину-то навязали дурное дело. Напрягся наш Алексей Николаевич за англичаном этим гоняючись, голову утрудил излишне и ровно не в себе сделался. Ведь весь разговор какой странный пошел — то простыню ему в сундук прячь, а чего в ней доброго, в простыне-то этой, то Мэри ему сбереги, головой, говорит, за нее ответишь. А кто ему демуазелька эта? Ровно никто, место пустое… Сейчас вон поскачет впотьмах бог весть куда… как бы голову-то не сломал на горах здешних!
Мэри едва оказавшись в собственной постели, уснула мгновенно — усталость, нервное напряжение и множество новых, неведомых прежде эмоции сделали свое дело. Проснулась она поздно, уже около полудня.
Разбудил ее настойчивый стук в дверь.
— Минуту, — прокричала она, вставая, накинула пеньюар и бегло взглянула на себя в зеркало.
Лицо, отразившееся в зеркальном стекле, в первый миг показалось ей чужим. Глаза после вчерашних обильных слез припухли, губы тоже казались припухшими — слишком уж много и жадно пришлось им целоваться. Но при этом появилось ощущение, что где-то в глубине ее лица горит огонь, так ярко оно светилось. И пламя этого огня пробивалось и в сверкающих зрачках, и в горящем огнем очертании рта, и в горячем прерывистом дыхании. Просто вакханка, сошедшая с полотна смелого живописца.
Настойчивый стук в дверь повторился.
— Мисс Мэлдон, откройте немедленно, это я, Гордон, — прокаркал с той стороны сухой голос. — У меня к вам дело.
Пришлось пройти к дверям. Секретарь маркиза Гордон явился явно по распоряжению хозяина, а она еще не настолько осмелела, чтобы посоветовать ему убираться прочь.
— Вы сегодня выглядите особенно очаровательно, — заявил Гордон, едва только очутился в номере. — Наша трудная служба явно идет вам на пользу.