— Нет пока, — хихикнула Ленка. — Это у нас на лето запланировано. Так вот Елагина мне и говорит…
— Да ну ее! — прервала Настя бывшую одноклассницу. — Ты лучше мне скажи, что ты такое подумала.
— А что я подумала? — то ли не поняла Ленка, то ли не захотела отвечать.
— Не придуривайся! Почему ты спросила, все мы тут живем или нет?
— Ну, может, тесно всем вместе или еще что-нибудь…
— Ленка, не увиливай.
— Ну ладно… В общем, Насть, только ты не подумай чего-то такое, только мой Гусев твоего Полякова в кабаке с какой-то девицей видел. Рыжая, говорит, и ноги от коренных зубов.
— Ну, мало ли… — протянула Настя. — Может, у него какие-нибудь дела с ней.
— Ага! С такими только одно дело может быть! Да он и не один раз с ней засветился.
— А откуда твой Гусев знает? Он что, по кабакам без тебя шляется? — поинтересовалась Настя машинально.
— Вот еще, — пренебрежительно отвергла Ленка такую мысль. — Он же калымит на отцовской машине по вечерам, а в этом ресторане у него знакомый работает, вот Серый туда и забегает кофейку выпить на халяву. Только он к твоему Полякову даже не подходил. Я уж отругала его за это, а он сама знаешь, какой лопух — говорит, неудобно как-то. А я ему говорю…
Настя еще некоторое время безучастно слушала поток слов, лившийся ей в ухо из телефонной трубки, совершенно не понимая их смысла, как будто Ленка говорила на незнакомом языке. Потом она ровным тоном произнесла:
— Извини, Лен, мне сына нужно в садик вести. Спасибо, что позвонила.
Она медленно опустила трубку, не обращая внимания на то, что из нее еще доносилось какое-то бормотание, и сползла спиной по стенке коридора, присев на корточки. «Игорь?! Не может быть! Вранье! Или случайность, ошибка, Гусев обознался… Но он его видел не один раз, невозможно не узнать своего одноклассника, если видишь его два раза подряд. Да, все сходится… Он приходит поздно, не говорит ничего о своих делах, постоянно злой, огрызается на меня. Ну хорошо, я ему надоела, хотя это чудовищно, а Никита? Как же Никита? Он что, тоже ему надоел? Или Игорь просто решил, что я ничего не узнаю и все будет по-прежнему? Нет, нет, этого просто не может быть! Игорь не может так поступить, он любит нас. Любит? Да я уже не знаю ничего, любит он меня или нет. Наверное, уже нет… Он же на меня почти не обращает внимания в последнее время, да и дома его не видно. А почему же тогда он не уйдет? Из-за сына? Но он его почти не видит…»
Все эти мысли путались в Настиной голове, оставляя лишь ощущение большого, непереносимого несчастья. Из оцепенения ее вывело лишь прикосновение детской ручки к своей щеке и отчаянный голос Никитки: