Томас ошеломленно воззрился на мать, прежде чем рассмеяться. Мегги с заинтересованным видом осведомилась: И как она назвала вас, мэм?
— У нее хватило наглости заявить, что я назойливая старая шлюха-графоманка! Можете представить?
— О нет, я не могу, — покачала головой Мегги.
— Это я — потаскушка? За всю жизнь у меня было двое мужчин — твой отец и лорд Киппер, и кто бы не затащил его в постель при первой возможности? Он был прекрасен двадцать лет назад и прекрасен сейчас, и так талантлив! Клянусь, даже твоя маленькая женушка легла бы под него, стоило ему пальцем ее поманить!
— Найлз слишком любит жизнь, чтобы так рисковать, матушка.
— Ты бы пристрелил Найлза, измени тебе с ним жена?
— Не мешкая.
— А каково, спрашивается, было бы наказание для нее?
— Поскольку этого не случится, у меня просто не было времени задуматься.
— Я видела, как она смотрела на лорда Киппера, Томас, совсем как Мисс Криттенден — на жареного морского окуня, которого подавала за ужином кухарка.
Томас только улыбнулся, хотя в глазах промелькнуло что-то мрачное, скрытное. Мегги нахмурилась.
— В жизни не подозревала, что Либби знает такие слова, Как «графоман», — заметила она.
— Да и я тоже, — согласилась Мэдлин. — «Графоман». Я пришла, чтобы посмотреть значение в словаре на твоем письменном столе. Надеюсь, я правильно поняла, как оно пишется. Позволь спросить, для чего нужен словарь, если даже не знаешь, как правильно пишется слово? Посторонись!
Томас взял Мегги за руку и вывел из конторы. Они уже отошли шагов на шесть, когда из комнаты послышался возмущенный визг.
— Бежим скорее, — велел Томас.
— Спасибо тебе.
— За что? — улыбнулся он. — За то, что вытащил тебя в коридор, прежде чем она нашла слово «графоман»?
— Нет. За то, что сказал матери, что я никогда тебя не предам.
— Да, — подтвердил он, отворачиваясь от нее, чтобы взглянуть на Ирландское море. — Я именно так и сказал.
* * *
Этой ночью опять разразилась гроза. Дождь хлестал по окнам, за которыми не было видно ни зги.
— О Боже, Мегги, — шептал Томас, чувствуя, как мир пошатнулся на своей оси и каждая мышца в теле вопит об освобождении. Умудрившись выйти из нее в последний момент, он оперся на руки, тяжело дыша, вне себя, боясь, что больше не выдержит.
— Томас? Что случилось?
— Ты была не со мной, — бросил он тихо и резко и стал ласкать ее ртом.
Когда она выгнула шею и пронзительно закричала, он снова вонзился в нее, глубоко, грубо, и еще раз, глубже и грубее, чем должен был, но ничего не мог с собой поделать.
Потом он лежал на спине, немного успокоившись, ощущая, как дыхание жены обдает теплом голую грудь. Неожиданно она дернулась, и он сжал ее в объятиях.