— Где она сейчас?
— Она плохо себя чувствует. Ребенок бьется наружу, волнуется… К ней позвали старух, напоили княгинюшку отварами. Сейчас должна уснуть.
Но княгиня, оказывается, не уснула. По скрипу двери и по повороту головы матери Дражко понял, что в комнату кто-то вошел. Сам он подняться не мог и повернуть голову не мог, потому ждал, что пришедший сам заявит о себе.
— Как он? — раздался голос Рогнельды.
— О тебе, княгинюшка, спрашивает.
— Подойди… Я тебя не вижу, — сказал Дражко. Рогнельда подошла. Глаза князя-воеводы по-прежнему
видели плохо.
— Наклонись.
Она слегка наклонилась и положила руку ему на перевязанную грудь.
— Ты, Дражко, будешь жить долго.
Рогнельда, обычно белокожая, но с румяными, щеками, сейчас была очень бледна.
— Я буду жить… И ты будешь жить… И Годослав будет… И твой сын… Ты вела себя достойно… Так, как должна вести себя жена Годослава… Муж будет тобой гордиться, будет детям рассказывать о твоем подвиге. Если бы не твоя воистину… не женская воля, всем бы нам сейчас качаться на виселице, и здоровым, и раненым, — такая длинная фраза стоила Дражко потери сил. Он даже глаза в измождении закрыл.
Рогнельда помолчала с минуту. И сказала, обращаясь даже не к князю-воеводе, а скорее к себе, сказала тихо, внутренне чувствуя произносимые слова:
— Когда мой сын вырастет и спросит меня про деда, я расскажу ему, что именно он заманил герцога Гуннара в ловушку, где того ждала смерть. Он и его мать. И за это оба мы будем прокляты богами до дня Страшного суда, когда Хель[11] призовет нас к ответу.
Княгиня не плакала, не стонала, не показывала никому своих чувств, хотя чувства эти, должно быть, клокотали в ее душе. Внешне Рогнельда выглядела все такой же невозмутимо-холодной. Но теперь Дражко, снова открыв глаза, видел, как трудно дается ей это спокойствие.
— Ты спасла княжество и мужа, — он чуть не добавил «и меня», но вовремя сдержался. — Иначе его обязательно убили бы.
— У меня не было выбора. Или отец, или муж… Я знаю. Я должна была расплачиваться за грехи своего отца. Я рас^ платилась. А мой сын будет расплачиваться за мои грехи. Это мучает меня. Он ведь еще не родился и не знает, какая страшная судьба его ждет. Его и всех моих детей…
— Судьбу не знает никто.
Рогнельда чуть замялась, но все же сказала: — Власко знает. Дражко напрягся до боли. Вспомнилось, что говорил ему парень о последнем дне княгини.
— Ты разговаривала с Власко?
— Да, я призывала его и спрашивала. Он опять смотрел в воду, а потом сказал мне, что ждет меня и моего сына.
Князь-воевода задергал усами. Ему в самом деле было больно.