Воронов смотрел и силился вспомнить, где он видел его.
– Да это, никак, тот Суворов, что был у нас командиром, когда мы стояли еще в Петербурге. Помнишь? – сказал Воронову его сосед мушкатер Клюшников.
Воронов не мог знать Суворова по Астраханскому полку: он только год назад попал в этот полк. Но помнил зато Суворова еще по Новой Ладоге. И когда Клюшников напомнил ему, он сразу признал Суворова.
– Да, да, это Суворов! – обрадовался старому знакомому Воронов. – Такой же маленький, худенький. И все не постоит спокойно на одном месте. Я у него в Суздальском полку служил.
– Мало ли похожих! – сказал другой сосед Воронова, всегдашний спорщик в капральстве. – Генерал Каменский тоже невелик ростом…
– Да я те говорю, это он, – горячо ответил Воронов. – И тогда вот так же, бывало, подымет полк на ученье ни свет ни заря…
Клюшников поддержал его:
– Правильно. И холоду так же не боялся – все в одном мундирчике. Глянь: у Батурина зуб на зуб не попадает, трясется, ровно студень, а Суворову хоть бы что. Это он!
После знойного дня ночь была, как обычно в Валахии, промозгло-сырая. Дул холодный северо-восточный ветер – «русский», как называли валахи. Солдаты поеживались в суконных мундирах, невыспавшиеся офицеры зябли без плащей, позевывая в кулак.
И только одному генерал-майору Суворову было нипочем: он стоял без плаща, ему скорее было жарко, нежели холодно.
Послышался топот лошадей. На рысях подошла конница – Астраханский карабинерный и казаки. Они быстро спешились и замкнули каре. Батурин скомандовал:
– Слушай! На караул!
Генерал-майор Суворов отделился от штаб-офицеров и крикнул:
– Здорово, молодцы-астраханцы! Здорово, старые друзья!
Уже многие из старослужащих астраханцев узнали своего бывшего командира. Весть о том, что этот генерал-майор – тот самый Суворов, который одиннадцать лет тому назад временно командовал Астраханским полком, в один миг пролетела по всему каре. И дружное солдатское «здравия желаем» гулко ударило в стены монастыря.
III
Суворов сидел в пустой келье Негоештского монастыря. В разбитое окно тянуло ночной сыростью, надоедливые комары кусали открытую шею и лицо Александра Васильевича, свеча оплывала и чадила, но Суворов ничего не замечал: он писал диспозицию к завтрашнему поиску на Туртукай.
Все эти три дня, что Суворов пробыл в Негоештах, он не знал ни сна, ни покоя.
В Негоешти Суворов приехал в ночь на 5 мая 1773 года. Сделав пятьдесят верст в нестерпимо тряской молдаванской каруце, он и не подумал лечь отдохнуть с дороги, а тотчас же пошел знакомиться со своим отрядом.