Неудивительны посему и те смерчи, которые проносятся от времени до времени в коммунальных коридорах: с хлопаньем дверьми, качающимися от сотрясения воздуха лампочками, с выражениями такими, что не дай бог слышать их вам, читатель, — и грустно, грустно все это, и слезы капают у автора из глаз, когда видит он подобные недоразумения. Сколько трагедий разыгралось вокруг выеденного яйца с присохшей к скорлупке струйкой желтка, которое, оказывается, было разбито не с того конца. Впрочем, об этом, кажется, уже писал один английский писатель.
В данном случае в роли, так сказать, яйца преткновения выступал наш герой, наш Пирошников, который понял это уже по первым репликам Ларисы Павловны. Она, как я уже говорил, ворвалась в кухню, чем-то напоминая толкательницу ядра, настроенную на мировой рекорд; во всяком случае, мышцы на ней играли, перекатываясь округлыми волнами под узким джемпером. Обдав нашего молодого человека взглядом высокой температуры, причем досталось и бедной Наташе, Лариса Павловна воскликнула:
— Вы учтите, что я этого не допущу! У нас квартира, а не публичный дом! Да! Да!
И подошедши к своему холодильнику, она рванула ручку так, что с кухонной полочки свалилась крышка с кастрюли и с жалобным дребезжаньем подкатилась к ногам Пирошникова. Молодой человек поднял ее с достоинством и протянул соседке, а та, выхватив крышечку, захлопнула холодильник, так и не взяв из него ни единого предмета, после чего прибор вздрогнул и загудел.
Тут в кухне показалась и Наденька в своем всегдашнем халатике. Она вошла как-то боком, точно контрразведчица в штаб неприятеля, причем глаза ее, сузившиеся и злые, устремлены были на Ларису Павловну. Дядюшка при этом весь подобрался, готовясь вступить в бой на стороне племянницы.
Скучно, читатель! Дальше произошла обычная перестрелка, в которую оказались втянутыми все находившиеся на кухне.
— Вы не имеете права, — произнесла Наденька страшным шепотом.
— Да что ты с ней разговариваешь, с куклой! — выпалил дядя Миша, отчего Лариса Павловна зашипела, как мокрая тряпка под утюгом, и двинулась грудью на дядюшку.
— Ах вот как? Скобарь! Алкоголик несчастный! — И прочее, и прочее, что совершенно неинтересно.
— Ишь, фифа! — сказал опешивший дядюшка.
Из дальнейших переговоров выяснилось, что соседка обвиняет Наденьку в незаконном сожительстве и сводничестве, причем из реплик Наденьки явствовало, что Ларису Павловну тоже монашкой не назовешь. Впрочем, Наденька говорила это в порядке активной обороны, выведенная из себя необоснованными (читатель тому свидетель) обвинениями соседки.