— И почто пришли? — начала она неодобрительно, подлаживаясь под хмурый и сосредоточенный взгляд молодого человека.
— Какая разница? — пожал плечами Пирошников. — Праздник у них, бабушка, праздник.
— Ну тогда пущай, конешноть, — сказала бабка, потеплев. — У их часто праздники. Тогда пущай!
Пирошников вошел в Наденькину комнату без стука и увидел Толика и Наденьку, сидящих вместе на диване. Судя по виду Толика, мальчик старался сохранять независимость, зато Наденька вся была устремлена к нему, так что даже не перевела взгляда на нашего героя. Пирошников вдруг почувствовал и здесь себя лишним, и опять горько ему сделалось на душе, но Толик встрепенулся и неожиданно улыбнулся ему.
— Будем еще играть? — спросил он.
— Тебе нужно спать, маленький! — сказала Наденька. — Завтра поиграете.
Мальчик состроил недовольную гримасу и оглянулся на Наденьку с вызовом.
— Вот мама приедет, я ей все расскажу. Хочу к бабушке!
Наденька на эти слова отвернулась, и молодому человеку показалось, что она еле сдерживается, чтобы не заплакать. Пирошников подошел к Толику и взъерошил ему волосы.
— Завтра, — сказал он, кивая. — Честное слово.
— Честное-пречестное?
— Самое-самое пречестное.
Толик сейчас же решился спать, чтобы утро наступило быстрее. Наденька постелила ему на диване, он улегся и крепко зажмурил глаза, надеясь, таким образом скорее уснуть. Наши молодые герои сели у стола, на котором стояла лишь тарелка с остатками манной каши, ужином Толика, и несколько минут смотрели на засыпающего мальчика. Поначалу веки его мелко вздрагивали и дыхания не было слышно, что свидетельствовало о бодрствовании, но вот он перевернулся на другой бок и задышал глубоко и ровно, как дышат во сне. Наденька уронила голову себе на руки, да так и осталась в этой окаменевшей позе.
— Хочешь спать? — спросил Пирошников шепотом. Наденька отрицательно качнула головой. — Почему ты оттуда ушла?
Она, не поднимая, повернула к нему лицо и устало усмехнулась. Несколько секунд она смотрела в какую-то точку, расположенную над шкафом, а потом сказала:
— Толика нужно было кормить… Ты можешь возвращаться обратно.
— А я не хочу, — еще тише сказал Пирошников и погладил Наденьку по голове.
— Не надо, — сказала она. — Мне и без того тошно.
— Будет легче.
— Может быть, — вздохнула Наденька, снова пряча лицо. А молодой человек уже склонился к ней и дотронулся губами до затылка, прикрыв глаза, и снова, как вчера с Наташей, проваливаясь в мягкую пропасть. Но на этот раз он не скоро оттуда выбрался. Сколько времени они сидели, не шелохнувшись, объединенные только дыханием, не могу я точно сказать. Может быть, пять минут, может быть, и час. Во всяком случае, когда Пирошников открыл глаза, он как бы заново увидел эту комнату с желтым светом в углу, с такими уютными старыми, пожившими вещами, на которых лежала тонкая и светлая пыль; и лицо мальчика в тени, с голубыми ото сна веками, и руки Наденьки, невесомо лежащие на столешнице красного дерева, и свои руки, лежащие рядом и точно отъединенные от него. Наш герой, боясь стряхнуть ощущение покоя, прислушался к звукам, доносившимся из-за стены. А они становились все интенсивнее, и некоторые из них не поддавались никакой расшифровке, тогда как другие, как то: звон сдвигаемых стаканов, женский смех, хлопанье дверьми и шарканье ногами в танце, были очень хорошо знакомы Пирошникову. Кстати, танцы, по-видимому, и начались, поскольку музыка доносилась все громче.