Перед каждым очередным поворотом Пирошников ненадолго терял из виду дядю Мишу и дворничиху, и всякий раз, возникая, фигуры их казались ему мельче, что он приписал некоторой странной винтовой перспективе. Лестница становилась все уже, и потолок ее, образованный верхними пройденными ступеньками опускался все ниже и ниже. Наконец наступил момент, когда Пирошников стукнулся лбом об него и принужден был идти дальше, все более наклоняясь. Наташа двигалась еще свободно, поскольку была меньше ростом, но вскоре и она начала испытывать затруднения. Черный ход становился и действительно черным, похожим на какой-то лаз. Совершив новый поворот, Пирошников обратил внимание, что дядя Миша, как это ни странно, идет прямо, не задевая головою о верхние ступеньки. Пирошников скосил глаза на Наташу и увидел, что она, будучи ростом поменьше дядюшки, тем не менее идет уже сильно согнувшись. «Что за черт?» — подумал наш герой, и для этого имелись все основания, ибо фигуры дядюшки и шедшей впереди дворничихи, как стало очевидно, уменьшались пропорционально сужению лестницы. Она все более напоминала теперь морскую ракушку или скорлупу улитки с винтом, сходящим на нет.
Двигаться дальше становилось все затруднительнее. Не опускаться же в самом деле на четвереньки? Двери, расположенные вдоль стены, уменьшились до размеров дверок кухонного шкафчика, что было бы чрезвычайно забавно наблюдать, ежели бы не тревога и недоумение Пирошникова и Наташи, вызванные этими новыми трансформациями.
Наконец дядюшка оборотился и с минуту смотрел на нашего героя, что-то соображая. Он тряхнул головой, пытаясь сбросить новоявленное наваждение, а потом поднялся к Владимиру, и тут оказалось, что дядюшкина макушка располагалась бы где-то на уровне живота нашего героя, если бы тот мог выпрямиться. Теперь дядюшка стоял перед согнутым в три погибели Пирошниковым, маленький, как пятилетний ребенок, и ему, как ребенку, вероятно, хотелось заплакать. Произошло что-то уж совсем невозможное! Ну ладно — лестница, пол, потолок и так далее, это еще куда ни шло, но живых людей-то за что? Гигант Пирошников, склоненный над дядюшкой, вдруг рассмеялся так громко, что смех его раскатился далеко по черной лестнице и застрял в последних ее мелких завитках. Рассмеялась и Наташа, поскольку дядюшкино появление напомнило ей представление лилипутов в цирке, а родственник взмахнул коротенькой своей ручкой, схватился за голову и побежал вниз, уменьшаясь, пока не скрылся за трубой, тоже, кстати, сужающейся и напоминающей скорее воронку.