— Все в порядке, — повторила она. — Я просто больше не могла. Даже когда Ричард объявил мне о своем решении, я держала себя в руках. — Я облегченно вздохнула, услышав ее связную речь и радуясь тому, что она не плакала.
— Вытри кровь. — Я протянула ей кусок старого мягкого полотна. — Ты испортила платье. Кроме того, я не переношу вида крови.
Она послушно утерлась и удивленно взглянула на запятнанное кровью платье.
— Жаль. Я и не заметила, что испортила его. Хорошо уже то, что я овладела собой, пока мы были вдвоем, хотя не понимаю, как мне это удалось. Ричард нес свою гипотетическую чепуху, а потом все дамы сказали, что они об этом думают. Я знаю, что они думают, Анна, — что мои дни как королевы Англии сочтены. Пайла думает, что я с ним разведусь, Кармелита — что разведет меня, Иоанна — что я кончу монастырем. Ничего подобного! Я буду женой Ричарда и королевой Англии, пока мы оба живы. Мое сердце разбито, но я не хочу позора перед всем миром. — Она сорвалась с кресла и стала ходить по комнате взад и вперед быстрыми, неровными шагами, налетая, как ласточка, на все предметы, оказывавшиеся на ее пути. — Это привело меня в ярость. Он даже не подумал о том, чтобы соблюсти приличия. Я умоляла его: «Позвольте мне поехать с вами, я буду готова за пятнадцать минут». Насколько лучше все могло бы выглядеть, Анна! Мне осточертели все эти лицемерные сладкие речи об опасности и неудобствах… о том, будто он хочет, чтобы я находилась в надежном месте, окруженная комфортом. Но, видит Бог, разве любые лишения могли бы ранить меня больше, чем пребывание здесь, среди кривотолков и грязных намеков, раздающихся со всех сторон? О, я была готова размозжить его голову об стену! Мне многого стоило удержаться!
— Вытри кровь, — снова сказала я. В памяти всплыли другие вечера, другие комнаты, я вспоминала о том, как она ходила по зале и кричала, что ей достаточно просто быть рядом с ним, просто видеть его; она была готова чистить его кольчугу, ухаживать за его лошадью, только бы быть рядом. И сегодняшняя сцена отнюдь не противоречила другим и не отрицала их. Беренгария вела себя в высшей степени последовательно: была готова сносить все ради человека, третировавшего ее как жену, как бы он ни пренебрегал ею. Случилось самое плохое, самое трагическое, что только могло случиться, и совершенно непредсказуемое. Мы ведь не знали…
Но что ей известно теперь?
Словно услышав этот невысказанный вопрос, она повернулась, подошла ко мне и совершенно спокойно, без признаков гнева или волнения, спросила:
— Тебе известно, Анна, кто такой Ричард? Или пребываешь в таком же неведении, что и все остальные, и думаешь, что мое место заняла Лидия?