Это становилось все более и более тягостным для Чона, но тут случилась беда: во время занятий Зара получила травму — и ее на целый год увезли в Москву, где сначала она лечилась в клинике, а потом — в санатории.
Чон жалел малышку, каждую неделю вместе с тестем отвозил к поезду очередную посылку с фруктами и орехами для Зары, передавал ей приветы, когда сочинялось общее послание девушке в уютном семейном кругу, старался придумать для нее что-то забавное, веселое. А в общем — выбросил ее из головы.
За год отсутствия Зары он вырос как художник, стал принимать участие в выставках. Технике живописи Чон учился в основном у Шалахова, который хотя и сильно пристрастился к выпивке за последнее время, но уже сделался общепризнанным художником: его работы покупали в Москве, московские живописцы ценили Ибрагима и звали его в столицу. Но Шалахов не хотел оставлять в Майкопе мать, и мечта его о Москве как бы по наследству перешла к Чону.
Ему вдруг сделалось тесно в этом городке.
Он чувствовал, что задыхается в нем.
Чона уже не интересовала музыка, и последние годы в Майкопе он жил в основном на содержании тестя, который не слишком верил в Павла как в художника, но ценил его как хорошего, порядочного мужа своей старшей дочери.
Тут вернулась из Москвы Зара.
Когда Чон снова после продолжительной разлуки с «сестренкой» увидел ее, он буквально остолбенел.
За год она выросла, вытянулась, определилась как юная женщина со своей женской повадкой, со своей победоносной, оригинальной красотой.
Чон был смущен, увидев ее. Он подал Заре руку, но она спрятала свои руки за спину и подставила ему щеку.
Чон не впервые целовал свояченицу, но сейчас, коснувшись губами ее бархатистой щеки, почувствовал еще большее смущение.
Он боялся, что эта новая, повзрослевшая Зара снова станет преследовать его.
Но вначале она даже не смотрела в его сторону.
И в то же время Чон ощущал, что постоянно находится в поле ее внимания.
Она как будто играла с ним в какую-то новую, опасную игру. Она незаметно для посторонних глаз, для глаз своих родителей и сестры, донимала его.
Зара уходила в школу, когда Света и Чон еще спали, а возвращалась, когда Светы уже не было. Она надменно, не глядя на Павла, приветствовала его кивком, как будто была на него за что-то в обиде и своим поведением провоцировала на объяснение с нею.
Однажды, когда за ужином собралась вся семья, он вдруг заметил, что она, как в зеркале, повторяла все его движения: он поднимал бокал с напитком шиповника, и она подносила свой бокал к губам, он тянулся вилкой к маринованным грибам, и она накалывала на свою вилку гриб, он брал кусок хлеба, и она делала то же самое, он промокал губы салфеткой, и она вытирала рот, он поднимался из-за стола, — и она тут же вставала… При этом ресницы Зары были опущены вниз, ему не удавалось поймать ее взгляд.