Чон смел со стола ее тетради, выхватил из рук учебник.
— Я спросил: зачем?!
— Безвкусная вещь, — потягиваясь всем телом, нахально отвечала Зара. — К тому же кожаное пальто моей сестре не идет. Она слегка полновата для него…
И наклонилась, чтобы поднять с пола свои тетрадки.
Непременно следовало пойти и пожаловаться на нее отцу, но Чон отчего-то не сделал этого.
Прошло какое-то время, он явился в гости к Шалахову — и увидел у него на мольберте портрет Зары.
Ибрагим был смущен, у него даже лысина вспотела, он не знал, что сказать, не смотрел в глаза. Да, девушка иногда навещала его, приносила фрукты, цветы; его, Ибрагима, это трогало, пожилой художник не был избалован вниманием женского пола… К тому же у девушки такое необычное лицо, что он не смог удержаться от искушения и попросил ее попозировать ему… Чон предвидел, к чему могут привести подобные сеансы: Шалахов хоть и гениальный художник, но наивен, как дитя, влюбчив, как студентка, девушка может веревки из него вить… Наконец, мысль о том, что его друг, который гораздо талантливее самого Чона, может прельстить Зару, выводила его из себя, он готов был измутузить ни в чем не повинного Ибрагима, своего друга, учителя…
— Запрещаю тебе ходить к Шалахову, — перехватив Зару в коридоре перед зеркалом, злобно шипел Чон.
Зара сделала пируэт — и оказалась в объятиях Чона.
— Ты что-то сказал? — шептала она у самых его губ, примагничивая все его тело…
— Я сказал: не смей ходить к Шалахову… — Чон невольно склонился над ее ртом.
— Кто ты такой, чтобы что-то мне запрещать! — Зара вывернулась из его рук и продолжила невозмутимо причесывать свои пышные волосы.
Ночью, обнимая Свету, он не мог заснуть… Зара, стоя на балконе, напевала: «Ело-ва, е-ло-ва…», и Чона охватывал озноб…
Однажды Чон отпер дверь своим ключом, будучи уверен, что дома никого нет, и направился в свою комнату. Открыл дверь в гостиную — и остолбенел: на ковре лежала Зара, бледная, волосы разметались, руки раскинуты… Чон бросился к ней, думая, что девушка потеряла сознание, — и вдруг Зара распахнула свои зеленые, хищные глаза и изо всех сил обхватила Чона, вставшего перед ней на колени, ногами… И смотрела, смотрела на него своими невыносимыми глазами, силой взгляда склоняя его все ниже, ниже… И вдруг, как пантера, вскочила на ноги, бросив его, распластавшегося по полу, выскользнув из-под его падающего на нее тела, — и с хохотом убежала.
Света заметила, что с мужем что-то происходит.
— Не поехать ли тебе в Москву, Павел, может, немного отвлечешься? — заботливо говорила она.