— Может, дадим вашему сиятельству отпуск от езды на недельку? Займемся приемами палашом аль еще чем?
И услышал в ответ:
— А новобранцу, тезка, ты отпуск дал бы? Я хочу все пройти, как мне от солдат требовать придется. А что охнул давеча, то не обращай внимания. Папа тоже тревожится, что плохо сплю, но, право, я уже сильней стал, даже колет в плечах тесноват…
Действительно, не только посадка на коне, но и походка у юнкера стала другая, более мужественная и твердая.
— Ну, Саша, теперь я и ехать могу, — сказал как-то Иван Сергеевич, смотря на сына во время езды уже на седле с ногами в стременах и с поводом в руке, — ты истинно стал на кирасира похож. Жалко от тебя уезжать, но сам знаешь, дела ждут.
Что им не хотелось расставаться, Иванов видел и без слов: все свободное время отец с сыном проводили вместе. О чем-то беседуя, гуляли по окрестностям, читая по вечерам, сидели обязательно рядом, наперерыв угощали друг друга за столом. Отца беспокоило, что сын похудел, и он не раз повторял при Иванове:
— Сам, Сашенька, хотел в Конную гвардию. Потерпи, дальше легче будет.
— Да я, право, здоров, папа, не беспокойтесь, — отвечал юнкер. — Вот и тезка меня хвалит, значит, скоро всему выучусь.
— Уж тезку твоего будем потом благодарить, — улыбался Иван Сергеевич. — Ты пока смотри, чтобы его кормили, вон какой тощий.
В начале ноября старый князь уехал на почтовых, оставив сыну за камердинера и повара Никиту да кучера с коляской и тройкой лошадей. Перед отъездом он переселил сына в один из соседних домов, чтобы не стеснял барона, который, однако, продолжал еженедельно проверять все, чему «дядька» выучил юнкера.
Рекрутскую школу Одоевский усвоил в совершенстве за два с половиной месяца, которые для Иванова были счастливым временем. Такого отношения господ к слугам он еще не видывал. Ни старый, ни молодой князь никогда не повышали голоса на Никиту или кучера, не то чтобы грозить или ударить, что всечасно делали почти все офицеры. От сослуживцев Александр Иванович отличался еще тем, что дома был все время занят — то читал, то играл на гитаре, то писал письма отцу и какому-то родственнику.
— Ты приходи, пожалуйста, тезка, к нам вечерами, — звал он Иванова, — вахмистр говорил, что ему в переписке и счетах помогаешь, так неси ту работу, у нас всегда пописать можно.
Князь говорил это так искренне и радушно, что унтер с бумагами шел вечером на кухню к Никите, который у свечи, по обычаю многих лакеев, вязал на спицах чулки, и подсаживался к столу и проставлял в фуражных ведомостях колонки цифр или строчил списки кирасир. А его утренний ученик, подойдя, смотрел из-за плеча, нет ли ошибок, и спрашивал Никиту, чем угостит тезку.