— О небо, — выдохнула она.
— Совершенно с тобой согласен. Берк прижал ее к себе чуточку крепче и поморщился от боли в плече:
— Черт, дай я немного подвину тебя. Ну вот, теперь лучше.
— Ты не должен тратить столько сил… на.. эти вещи.
— Но иначе ты была бы очень разочарована, не так ли? — хмыкнул Берк. — Признайся!
Но Ариель только поцеловала едва затянувшийся шрам и, положив голову ему на грудь, нерешительно пробормотала:
— Не знаю, Берк. Иногда кажется, что я живу во сне. Я сильная, уверенная в себе, самонадеянная личность, которой кажется, что она может все. А потом…
Берк почувствовал, как она качает головой, но, ничего не ответив, просто выжидал, нежно гладя золотисто-медные волосы.
— И тогда я боюсь, ужасно боюсь и сознаю, что страх — единственная реальность, а я — всего-навсего самозванка, трусиха, слабая и безвольная.
— Но дальше, надеюсь, ты думаешь обо мне.
— О вас, милорд? Хорошо, потом я думаю о тебе.
— И о чем же именно ты думаешь, когда думаешь обо мне?
— Ну…это гораздо труднее, — неспешно выговорила она. — Не знаю, становишься ли ты частью моего сна. Впрочем, вполне вероятно. Наяву любой мужчина ни за что не позволил бы мне, всего-навсего женщине, такую неограниченную свободу, не поощрил независимость мысли и действий. Нет, вы, милорд, — тоже часть моего сна. Ты подарил мне идеальные грезы. И я благодарна за это.
— А когда мое семя прорастет в твоем чреве? — хрипло прошептал он. — Тоже скажешь, что наше дитя — часть твоего сна?
Ариель чуть приподнялась, касаясь грудями его груди.
— Не знаю, — протянула она, нежно целуя его в губы. — Ребенок — это ты и я вместе. И звучит очень реально, не так ли?
— Особенно, когда малыш проснется и начнет орать, требуя еды. Немедленно прекрати тереться об меня подобным образом, Ариель, иначе я взорвусь и рассыплюсь на части и…
— Прекрасно.
— Что?!
— Рассыпайтесь, милорд. Не хочу лишать вас столь интересного переживания, да, впрочем, и себя.
Он вонзился в нее, и несколько минут они просто лежали лицом к лицу, а потом, чем глубже он входил с каждым рынком, тем ближе они становились, сливаясь в единое целое, пока ее дыхание, теплое и сладостное, не стало его дыханием, а его плоть, жаркая и упругая, не стала се плотью.
Когда она застонала, сжав его плечи с такой силой, что Берк был твердо уверен — едва зажившая рана будет потом чертовски ныть, — он излил в нее свое семя, стиснув зубы, откинув голову, блестя скользкой от пота кожей, и услыхал, как Ариель сказала тихо, так тихо, что на какой-то момент он не поверил ушам:
— Я люблю тебя, Берк.