Алина соглашалась: не конец, но начало конца.
Дашка вздыхала и была мрачна, но лишь до того момента, когда за ними пришла машина: в салоне красоты ждали невесту с подругой.
Очередной Лехин сюрприз. И Алина подчинилась. Она вдруг поняла, что ее больше нет, но есть кукла, которую можно разминать, отпаривать, натирать чем-то пахучим и жгучим, потом другим и третьим… расчесывать, укладывать, сооружая из волос нечто невообразимо сложное – кто это потом разбирать станет? – и разрисовывать.
– У вас выразительное лицо, – сказала женщина, колдовавшая над этим лицом час, если не дольше. И Алина охотно согласилась: выразительнее некуда.
Сейчас лицо выражало смирение с судьбой.
– Какая ты у меня красавица, – вздохнула мама и добавила: – Не сутулься.
– Вероника, отстань ты от нее хотя бы сегодня! Пусть сутулится. Тебе-то что? – папа подмигнул: мол, не бери в голову. Он всегда как-то легко разрешал неразрешимые для Алины проблемы.
…ему будет больно.
И папа решит, что Леха – бесчестный человек.
А узнай он правду, то разочаруется в Алине. И от этого было так грустно, что Алина заплакала, если б не Дашка. Та ткнула пальцами под ребра и зашипела:
– Лицо счастливое сделай, новобрачная. А заревешь, я тебя сумочкой поколочу.
Сумочка у Дашки была крохотная, расшитая пайетками и совершенно бестолковая.
А дальше завертелось.
Машины с лентами. Загс и церемония подавляющей торжественности. Леха какой-то другой, серьезный, словно и вправду верит в то, что происходит. Поздравления. Букеты.
Старая церковь на берегу реки.
Если бы Алина знала про венчание, она ни за что не согласилась бы.
– Ты… ты не можешь! – она боялась говорить громко – вдруг мама или бабушка услышат. И отступать было поздно. А внутрь войти – никак нельзя. Ведь венчание – это не роспись, это на всю жизнь.
Как Леха мог поступить подобным образом?
Мог. Он обнял Алину и, улыбаясь во все зубы, втащил в церковь.
– Спокойно, красавица моя. Все договорено.
Под строгими взглядами святых Алина снова превратилась в тот самый, растреклятый столп, который смирно себе стоял. Пел хор. И немолодой священник вершил обряд.
Разве можно было вот так?
Лехе – да. Он дикий, он не ведает, что творит. Алина должна была подумать, предусмотреть…
Из церкви Алина выносит запах ладана и воска.
– Ты… ты не должен был! – говорит она, оказавшись в машине. – Это же всерьез! Навсегда! И развода здесь тебе не дадут.
– И хорошо, что не дадут, – соглашается Леха. – Знаешь, а ты очень красивая.
Вот только Лехиному свидетелю, сухощавому типу в сиреневом костюме, Алина не по вкусу. И Дашка тоже. Тип смотрит на Дашку презрительно, и та подмечает взгляд. Типу придется нелегко.