– Солдаты фольксштурма, – пояснил Максим. – Что-то вроде народного ополчения.
– С детьми воюем, – пожал плечами Борька. – Так еще и с пенсионерами приходится.
– Так они же первыми начали, – обиделся Кибальчик. – Мы шли себе тихо, никого не трогали…
– Так, глядишь, и до женских батальонов дойдет, – ухмыльнулся Бугаенко. – Хреново как-то, так и ждешь подлого удара в спину.
К вечеру 16 апреля поредевший батальон майора Трофимова продвинулся еще на четыре километра, тесня противника, а к вечеру уперся в укрепленную высоту близ деревни Комменфельд – и встал. Встали и соседние части, принялись зарываться в землю. Опираясь на вторую линию обороны, гитлеровцы стали упорно сопротивляться. Напряженные бои разгорелись по всему фронту. Несколько раз советские войска поднимались в атаку и откатывались, неся потери. На отдельных участках удалось овладеть опорными пунктами, однако решающего успеха не было. Стрелки не смогли одолеть мощный узел сопротивления на Зееловских высотах. Для укрепления обороны немцы бросили все оперативные резервы группы армий «Висла» – 56-й танковый корпус генерала Вейдлинга, 18-ю, 20-ю механизированные дивизии, 9-ю парашютную, мотопехотный корпус «Мюнхеберг».
Весь остаток дня и первую половину 17 апреля армии, осадившие Берлин, бились о вторую линию обороны. Дважды батальон Трофимова поднимался в атаку и дважды отходил, теряя людей. Комбат хрипло орал в телефонную трубку, что не может двигаться без артиллерийской поддержки, что еще одна такая атака, и можно формировать новый батальон, поскольку в действующем даже писаря обозного не останется. Это было преувеличением, за сутки боев батальон потерял порядка двухсот пятидесяти человек из восьмисот, силы еще оставались, но стоило ли понапрасну губить солдат? Пусть и штрафники, пусть пушечное мясо, но – зачем?
К концу 17 апреля штаб дивизии приказал зарыться в землю и ждать указаний. Солдаты рыли окопы под огнем противника, забивались в щели. Больше всего бойцов потеряли первая и вторая роты. В третьей многие остались живы лишь из-за рельефа местности, позволяющего быстро спрятаться. Контузило лейтенанта Смуглянского, и теперь он ни черта не слышал – если кто-то хотел к нему обратиться, то должен был орать во все горло. Жуткая боль крутила недолеченную ногу Максима – он скрипел зубами, едва не теряя сознание, задыхался, проклинал тот день, когда позволил подойти тому недоношенному полевому хирургу…
Неспособность соединений взломать оборону противника и успехи 1-го Украинского фронта доводили маршала Жукова до белого каления. Георгий Константинович недолюбливал Конева, считал, что только он сам, прославленный маршал Великой Отечественной, имеет право взять Берлин и получить звание Маршала Победы. А всяким выскочкам, вроде Конева и Рокоссовского, нужно оставаться на втором плане. К тому же Чуйкову – командующему 8-й армией – уже вручили символический ключ от Берлина… Первоначальный план Жукова – прорвать две полосы обороны общевойсковыми армиями, а уж потом вводить в бой танки, – трещал по швам и рушился. Делать было нечего; нужно было усилить наступающие войска, пока Конев не подошел к Берлину с юга, а армия 2-го Белорусского под командованием Рокоссовского не повернула на Берлин с севера (на вероятность чего насмешливо намекал товарищ Сталин – тот еще подстрекатель).