* * *
В середине шестидесятых, в новогоднюю ночь, тетя Марина привела к нам на смотрины жениха, сержанта артиллериста Сергея. Скромный и приветливый парень родным понравился. Я же, росший без отца пятилетний восторженный мальчишка, влюбился в бравого солдата с первого взгляда. Сергей будто сошел с киноэкрана – высокий, белокурый, в парадной гимнастерке, туго перетянутой широким, с золотой звездой на пряжке, ремнем, синих широченных галифе, начищенных сапогах. Он разрешал мне забираться на колени, трогать погоны и эмалевые значки, гладкие и прохладные, если к ним прикоснуться щекой. От него чарующе пахло кожаными ремнями, табаком и парикмахерской. Когда Сергей подбрасывал меня под потолок, сердечко выпрыгивало из груди, было жутко, радостно, хотелось еще и еще.
После демобилизации, расписавшись с Мариной, Сергей стал работать водителем троллейбуса. Несколько лет в общежитии и молодые получили однокомнатную квартиру в новом районе Ленинграда, на Гражданке, на другом конце города. Строили в те годы много. Детей у Сергея и Марины не случилось, Бог не дал.
Время летело незаметно: взрослые старились, я рос. Школа, институт, армия, женитьба. Встречались от случая к случаю – на моей свадьбе, похоронах мамы. Потом вдруг заболела и умерла тетя Марина. Сергей Иванович стоял у припорошенного снегом могильного холмика в испачканных глиной ботинках, без шапки и молчал. Смотреть на него было зябко.
Потом долго не виделись. Порой сквозь телефонные помехи я с улыбкой узнавал хрипловатый голос любимого дядюшки, каждый раз давал себе слово его навестить, и каждый раз забывал о своем обещании. Ходили слухи, что дядя Сережа стал попивать. И опять я не нашел времени съездить на Гражданку.
Неожиданно я получил письмо, подписанное Главным врачом психиатрической больницы имени Степанова-Скворцова с предложением навестить Морозова Сергея Ивановича в связи с тяжелым состоянием больного. Дядюшку узнал с трудом: кожа да кости, дрожащие высохшие руки, пустые, обращенные внутрь себя глаза, редкие, слипшиеся в сосульки остатки когда-то роскошных кудрей. Мелкими суетливыми движениями он обирал с себя что-то, одному ему видимое.
Услышав мой голос, дядя Сережа попытался приподняться на койке. Я бросился помогать, и он виновато улыбнулся.
Дескать, видишь: укатали Сивку крутые горки.
Пряча глаза, я стал лепетать дежурные фразы, что он хорошо выглядит, скоро поправится, и мы с ним еще… в общем, все, что принято говорить в подобных случаях. Но дядюшка остановил меня движением руки.