Работа над диссертацией несколько приостановилась, но потом он вошел в обычный график: приходил к Вере около десяти, что и шло по рубрике «гульба». Чтение рассказов перемежались более понятными занятиями. Понятными и, может быть, более приятными. Для кого и зачем? Жизнь покажет. Во всяком случае, Вера оценила его рассказы парочкой дежурных комплиментов.
Встречи продолжались, отвлекая от диссертации. Понятно – приятное дело предпочтительнее не больно любимой необходимости. Повышение зарплаты, то есть деньги, для Ефима никогда не были выше естественного природного удовольствия.
С Верой он встречался всё реже и реже. Так получилось. Ну уж не диссертация тому была причиной. Однажды вечером она ему позвонила. «Фима. Говорю из метро Арбатского, рядом с тобой, из медпункта. Мне стало плохо. По-моему внематочная. Вызывать скорую?» Ефим пошёл, побежал к ней. Досада и полное неверие в это. Не верил – и всё. Не верил, вспоминая её поведение. Но она даёт ему понять: причина он.
Пришёл. На внематочную непохоже. Живот мягкий. Когда щупаешь, говорит, что болит. Да не так, как при внематочной. Брать на себя ответственность побоялся и увёз к себе в больницу на такси. Там тоже отвергли её диагноз. Гинекологи нашли кисту и сказали, что лучше оперировать. Но не срочно.
Вера не хотела откладывать операцию в долгий ящик и осталась для плановой операции. Но категорически настаивала, чтоб оперировал Ефим. «Я так хочу. Имею же я право требовать в сложившейся ситуации». «Вера, но пойми, в конце концов, это не этично: мы стараемся не оперировать своих близких». «Был ты мне близкий. Сейчас можешь. Внематочной нет, а то был бы близкий. Я настаиваю. Всё-таки ты должен искупить и доказать, что ты…» «Ничего не понимаю. Что искупить? Что доказать?» «Доказать, что, по крайней мере, ты мне друг. В конце концов, если б не я, твои рассказы…» «Причём тут мои рассказы, домашние безделки». «Ты почувствовал себя человеком после моей оценки». «Бред… Причём…» Ефим не выдержал напора и сдался. Операция была назначена и внесена в график ближайшего времени. Пока Ефим обходил её палату стороной. Накануне операции она сама его нашла и вызвала на очередной разговор.
«Фима, мне уже достаточно лет. У меня есть дочь. Больше я ни при какой погоде рожать не хочу. Живу я одна. Прошу тебя во время операции перевязать мне трубы. Хватит с меня беременностей и абортов». «Ты сошла с ума. А если ты снова выйдешь замуж?» «И в этом счастливом случае о ребёнке и речи быть не может». «Но я такие вещи не имею права делать. Это, в конце концов, уголовщина». «А ты всегда делаешь только то, что имеешь право? А меня оставить ты имел право?» «Нет, нет, нет! Нельзя. Есть вещи, которые нельзя – и всё. Обратись к гинекологам. Приведи им какие-то доводы и пусть этим занимаются специалисты». «Нельзя! А то, что твоей неожиданной сексуальной агрессией ты сорвал мне весьма перспективный роман, это можно. Ты сломал сук, на котором я, казалось мне, прочно сидела. Извини, пожалуйста»! «Я не знаю, что тебе ответить. Вообще-то, я такой же агрессор, как и Израиль, начавший шестидневную войну». – У Ефима появилась реальная возможность сменить направление разговора. – Кстати, мы тоже с тобой встречались не больше шести раз. – И не воспользовался. Не сумел продолжить неожиданно возникшую тему. – «Вера! Уволь, Вера, уволь. Давай закончим этот разговор». «Неужели ты будешь такой неблагодарной скотиной. Такой же, как и все. Человеческий стандарт. По твоим рассказам я была о тебе иного мнения». «Причём тут рассказы?» «Притом, что всё в тебе на поверку, стало быть, фальшь. И твои объятия, и твои рассказы. Оказалось, что настоящие человеческие движения души для тебя недоступны. Я думала о тебе, как о близком мне по духу человеке. Гуманист херов». Вера повернулась и пошла. Ефим смотрел ей вслед и то ли увидел, то ли домыслил в её фигуре, в её походке столько горя и печали, что бросился вслед за ней. «Вера! Ладно. Я это сделаю. Но ты знай, что я иду на преступление и очень не хотелось бы, чтоб этом знал хоть кто-нибудь, кроме меня и тебя». «О чём ты говоришь?! Родной мой! Всё же ты человек».