— Не ходи! Ты не понимаешь, в какую историю пустился.
К. пожал плечами.
— Не ходи туда! — не сдавался Иеремия.
— Надо идти, — сказал К. Но Иеремия не уступал дорогу.
— Пойдем с нами! — сказал он.
— Ага, пойдем! Пойдем с нами! — издевательски подхватила хозяйка постоялого двора «У моста», вдруг снова оживившаяся. Она лихо развернулась на пятке и презрительно махнула рукой. — Да оставьте вы его! Он нас погубить хотел, лишить и жизни, и всего добра. И погубил-таки нашу жизнь, а уж добра лишил и подавно. Но это не помешает ему спать спокойно, наоборот, он еще торжествовать будет! Что, не так, что ли?
— Ничего подобного, — сказал К., но Хозяйка не слушала.
— Болтовня, все — болтовня, пустые слова! — Она говорила резко, однако теперь движения Хозяйки противоречили ее тону: усталой походкой она побрела в сторону Деревни, следом потянулись остальные, позади всех Иеремия и Артур. Осталась одна Фрида, и К. подумал: почему она не уходит? Ведь все кончено.
Они стояли близко друг от друга, не дальше вытянутой руки, и ждали.
— Ты видишь ворон? — спросил К., лишь бы не молчать. — Они встревожены.
Фрида, запрокинув голову поглядела на небо.
— Они сегодня с самого утра кружат над землей, будто и не вороны вовсе, а соколы. Странно.
— Весна, — сказал К. — Им стало жарковато. Они ведь здесь не у себя дома.
— Но некоторые живут здесь круглый год. Крестьяне говорят, те, которые остаются, спариваются с другими птицами. Как ты думаешь, это правда?
— Не знаю.
Из-за склона горы послышалось пение. Пели крестьяне, возвращавшиеся в Деревню. Ветер приносил обрывки унылой мелодии, медленно и величаво плывшей над землей.
— Тебе не надо уходить, — сказала Фрида.
— Знаю.
— Ты можешь пойти с нами.
— Да.
Она сделала шаг к нему, но тут же отвернулась, — потому что К. отпрянул.
— Если ты из-за людей...
— Нет, не из-за людей.
— Тогда...
К. незаметно двинулся прочь от Фриды, но она все еще была близкой.
— Если пойдешь с нами, никто не причинит тебе никакого зла, — Фрида решила попытаться снова.
— Еще бы! Все зло уже в прошлом.
— Если вернешься назад со мной, никто не станет тебя упрекать.
— Станет. Я буду себя упрекать.
Фрида опустила глаза, потом посмотрела на К., опять уставилась в землю, на что-то под ногами, видимое только ей.
— Вероятно, да, — пробормотала она. — Но когда-нибудь ты перестанешь упрекать себя. Постепенно все забудешь.
— Может быть. Но это было бы неправильно. Уходи скорей. Уходи.
Она подняла голову, но ее взгляд, минуя К., устремился куда-то вдаль, где с ним уже ничего не было связано.
Вот теперь она далека, подумал он.