. И хотя Россия уже стала на путь буржуазных отношений, в Российской империи по-прежнему господствовала иная система ценностей, в которой экономический расчет занимал очень скромное место, а британская прагматичность вызывала лишь усмешку.
В течение нескольких лет на окраинах Османской империи тлело пламя восстания: христианские подданные султана с оружием в руках пытались добиться независимости. В 1875 году против турецкого ига восстали Босния и Герцеговина, в 1876 году началось восстание в Болгарии, а затем против могущественной Порты выступили маленькие Сербия и Черногория. Все эти события всколыхнули русское общество, которое стало настойчиво требовать от верховной власти «защитить братьев-славян». И если императрица Мария Александровна была убежденной поборницей панславистских идей, то ее царственный супруг отлично осознавал, к каким трагическим последствиям может привезти Россию скоропалительное вступление в военный конфликт. В марте 1876-го императрица, обычно уклонявшаяся от вмешательства в государственные дела, недвусмысленно дала понять министру иностранных дел канцлеру князю Горчакову, что «дипломатия наша не довольно энергично действует в пользу христианского населения Турции»>28. Однако эти настроения императрицы Марии Александровны до какого-то момента никак не влияли на настроения государя. Александр II справедливо опасался большой европейской войны. Обнажив меч против Турции, Россия могла столкнуться с коалицией европейских держав, не желавших ни усиления российских позиций на Балканах, ни ее овладения Черноморскими проливами. Европа не желала видеть русский флаг над Константинополем и готова была противодействовать этому не только дипломатическим путем, но и силой оружия.
15 июля 1876 года, когда еще ничего не было решено и, казалось, что войны не будет, государь поведал военному министру о своих сомнениях. Александр II был «человеком 40-х годов», и ему не был чужд дух гамлетовских рефлексий: прежде он погружался в размышления, а лишь после этого переходил к быстрым и решительным действиям. «Постоянно слышу я упреки, зачем мы остаемся в пассивном положении, зачем не подаем деятельной помощи славянам турецким. Спрашиваю тебя, благоразумно ли было бы нам, открыто вмешавшись в дело, подвергнуть Россию всем бедственным последствиям европейской войны? - Я не менее других сочувствую несчастным христианам Турции, но я ставлю выше всего интересы самой России». Александр II вспомнил проигранную Крымскую войну, слезы навернулись у него на глазах: возможность повторения истории была очевидна. «В случае инициативы с нашей стороны, в случае наступательных наших предприятий и в этом случае может выйти то же, что было в Крымскую войну - опять вся Европа опрокинется на нас...»