Паром на Аяччо отошел от внутренней гавани номер 2 «Монте-д'Оро». Единственное преимущество моего жалкого кабинета в комиссариате полиции состояло в том, что его окно выходило на гавань де ля Жольетт. Паромы — это почти все, чем еще жил порт. Паромы ходили в Аяччо, Бастию, Алжир. Да еще несколько теплоходов для морских прогулок людей «третьего возраста» и перевозки грузов, которых еще было немало. Марсель оставался третьим портом Европы, далеко опережая Геную, свою соперницу. Поддоны с бананами и ананасами из Кот-д'Ивуар на краю мола Леон-Гуссе мне казались последними залогами надежды для Марселя.
Порт серьезно интересовал строительных подрядчиков. Двести гектаров под застройку — это невероятное золотое дно. Им зримо представлялось, как они переносят порт в Фос и строят на берегу моря новый Марсель. Они уже наняли архитекторов, и работа над проектами шла вовсю. А я не мог представить себе Марсель без его внутренних гаваней, старомодных складов, без судов. Я любил корабли. Настоящие, огромные. Мне нравилось смотреть, как они маневрируют. Всякий раз у меня щемило сердце. «Город Неаполь» выходил из порта весь в огнях. Я стоял на причале в слезах. На его борту Сандра, моя кузина. Ее родители и братья на два дня сделали остановку в Марселе. Они отплывали в Буэнос-Айрес. Я любил Сандру. Было мне девять лет. Я больше ее не видел. Она ни разу мне не написала. К счастью, она была не единственная моя кузина.
Паром вышел в акваторию гавани Гранд-Жольетт. Он проплыл позади собора Мажор. Заходящее солнце, наконец-то, придало немного теплоты серому камню, отяжелевшему от грязи. Именно в эти часы дня Мажор с его византийскими округлостями обретал свою красоту. Потом он снова становился тем, чем был всегда, — тщеславной дрянью Второй Империи. Я не сводил глаз с парома. Он медленно развернулся, пошел вдоль дамбы Святой Марии носом в сторону открытого моря. Для транзитных туристов, пробывших в Марселе один день, может быть, одну ночь, начиналось морское плавание. Завтра утром они будут на острове Красоты. От Марселя у них сохранится память о Старом порте, о Нотр-Дам де ля Гард, который возвышается над ним. Может быть, о Корниш и о дворце дю Фаро, что они сейчас видят слева по борту.
Марсель — город не для туристов. В нем смотреть нечего. Его красота не запечатлевается на фото. Она не едина. Здесь надо вставать на чью-то сторону, сильно увлекаться, быть за, быть против. Быть страстно. Лишь тогда то, что можно увидеть, даст себя увидеть. И то слишком поздно. Мы уже переживаем драму. Древнюю драму, герой которой — смерть. В Марселе, даже чтобы погибнуть, надо уметь постоять за себя.