На гвозде висели три ключа. Я их проверил. Два ключа от двери и один от почтового ящика, вероятно. Я закрыл квартиру и сунул ключи в карман.
Я прошел мимо старой «Шарите», незавершенного шедевра Пьера Пюже. Старая богодельня в прошлом веке давала приют больным чумой, в начале этого века нищим, потом всем тем, кого немцы выгнали из дома после приказа о сносе квартала. Она видела много страданий. Теперь она была как новенькая, прекрасная в своих линиях, что подчеркивалось розовым камнем. В зданиях разместилось несколько музеев, а в большой больничной церкви — выставочный зал. Тут был книжный магазин и даже кафе-кондитерская-ресторан. Все, кто в Марселе считал себя интеллектуалами и художниками, приходили сюда показаться почти также регулярно, как я отправлялся на рыбную ловлю.
Здесь состоялась выставка Сезара, этого марсельского гения, который добился успеха, создавая свои «компрессии» черт знает из чего. Эти «скульптуры» марсельцев забавляли, а мне они были противны. Притекали туристы. Целыми автобусами. Итальянцы, испанцы, англичане, немцы и японцы, конечно. Столько пошлости и дурного вкуса в месте, чья история полна трагизма, мне казалось символом этого «конца века».
Марсель был захвачен парижским идиотизмом. В мечтах он видел себя столицей. Столицей Юга. Забывая, что столицей его делало то, что Марсель был порт. Перекресток, на котором сходились и смешивались все народы. Испокон веков. С того дня, как Протис ступил на берег. И взял в жены прекрасную Гиптис, лигурийскую принцессу.
Джамель шел вверх по улице Родийа. Он застыл на месте, удивленный, что наткнулся на меня. Но ему не оставалось ничего другого, как продолжать идти в мою сторону. Вероятно, надеясь, но не веря в то, что я его не узнаю.
— Как дела, Джамель?
— Да так, месье, — еле слышно пробормотал он.
Он бросал взгляды направо и налево. Я знал, что было большим позором, если тебя увидят разговаривающим с легавым в штатском. Я взял его за руку.
— Пошли, я тебя угощаю.
Движением подбородка я указал ему на бар «Тринадцать углов», чуть ниже по улице. Это была моя «столовая». Комиссариат находился в пятистах метрах, вниз от пассажа «Тринадцать углов», на другой стороне улицы Сент-Франсуаз. Я единственный из полицейских, кто ходил в этот бар. Другие, смотря по их симпатиям, привыкли бывать чуть ниже, на улице де л'Эвеше или площади Труа-Кантон.
Несмотря на жару, мы сели внутри. Чтобы укрыться от посторонних взглядов. Анж, патрон, принес нам два пива.
— Ну, что с мопедом? Ты его спрятал?
— Да, месье. Как вы сказали. (Он сделал глоток, украдкой взглянул на меня.) Слушайте, месье. Мне они уже задали кучу вопросов. Я должен начать все сначала?