Нюта и так сидела вся бледная, а теперь еще тяжело задышала. Петровна, наконец, заметила это и захлопотала вокруг нее, но при этом делала Кошке странные знаки. А потом, улучив момент, когда Нюта, вся зеленая, зажав рот, кинулась в отхожее место, шепнула:
— Вот и эта бедняжка — ну зачем ребенка решила завести? Уж лучше бы к бабке какой обратилась, выковырнула бы, пока не поздно…
Она еще долго рассуждала бы в том же духе, но тут вернулась бледная до синевы, всхлипывающая Нюта. Казалось, она не поняла, о чем говорит старуха. Кошка на всякий случай погрозила сплетнице кулаком. Та замолчала, но по глазам было видно — в своей правоте она уверена непоколебимо.
— Ты как — в порядке? — спросила Кошка Нюту.
— Да, да, — закивала та и вдруг расплакалась.
— А чего ревешь тогда?
— Дятла жалко! — пробормотала Нюта. — И про ребенка задумалась.
— Насчет Дятла я не виновата. Это Роджер придумал, — торопливо сказала Кошка.
— Да-да, — всхлипывала Нюта. — Теперь уже неважно, теперь не исправить ничего. Но ты ни при чем.
Они никому не рассказывали о том, что в действительности произошло наверху На станции было объявлено, что Дятел геройски погиб при выполнении боевого задания, и теперь на одной из колонн висел его портрет (само собой, рисованный и не очень похожий на оригинал) в траурной рамке, возле которого прикрепили подсвечник. Роджер велел, чтобы свечка возле портрета горела целых три дня. Это было неслыханным расточительством, но одновременно свидетельствовало об уважении к погибшему и высокой оценке его подвига. Кошка пыталась утешить себя, что убила Дятла нечаянно и вины ее в том нет, но предчувствие упорно твердило, что она приносит смерть. В конце концов, Роджер ведь мог вложить смертоносный пульт в руку Нюты. Но почему-то выбрал ее. Значит, такая ее судьба — отдуваться за всех. Но на ее совести уже столько смертей, что еще одна уже не так важна.
Только раньше мертвые не приходили к ней, не являлись во сне чуть ли не каждую ночь, как теперь. И связывала она это не с мутантом, или, по крайней мере, не только с ним. Ей казалось, причиной тому стал ее разговор с ученым. Что-то он задел у нее в душе, что-то там стронулось, и Кошка, прежде уверенная в своем праве убивать в отместку за то, что с ней тоже не церемонились, теперь затосковала, задумалась. Одно время она придерживалась правила — при встрече с вооруженным незнакомцем лучше ударить первой, чтоб тебя не опередили. Теперь она начинала сомневаться. Но разве возможна для нее теперь мирная жизнь, домашние хлопоты, какими живет большинство женщин? Разве сумеет она забыть прошлое? Она, может, и готова была отказаться, наконец, от мести, но разве люди способны забыть и простить? Слишком много было пролито крови, слишком многие искали ее, слишком многие желали, в свою очередь, ее смерти. Где ей прятаться теперь? Иногда эти мысли так одолевали ее, что ей казалось — проще было бы умереть. Не самой на себя руки наложить, а в бою или во время вылазки. Уж очень мучительны были все эти переживания. И только мысль о том, что где-то есть маленький ребенок, который без нее точно пропадет, еще удерживала Кошку от опрометчивых поступков. Хотя она по-прежнему не могла понять — чего ей так дался этот младенец? Может, оттого, что она знала, пусть недолго, его отца? И тот чем-то тронул ее сердце?