В Люксембургском дворце, восседая за столом, он принимал посетителей, это были часовые аудиенции, перед которыми секретари в черных пелеринах с красными плюмажами, суетясь за ограждением, сортировали визитеров. Люди несли ему свои заметки, жалобы, предложения; он принимал их, произносил успокоительные фразы, притворялся заинтересованным. При этом и они, и он сам — все были убеждены, что от петиций этого рода никакого толку не будет. Парижане шли сюда преимущественно затем, чтобы разглядеть поближе новых хозяев страны, которых презирали. Делая вид, будто слушает их разглагольствования, Делормель размышлял: как бы денег достать? Для себя он в этом смысле многое сумел, да и еще сумеет, но для Франции? Где взять деньги?
«Как бы денег достать?» — мучился Баррас, которому срочно требовались шестьсот миллионов франков. Хотел продержаться, но цена была примерно такова. Чем подпитать казну? Тщетно он ломал голову, ответ не приходил. Срочно объявленный принудительный заем оказался лекарством и жалким, и опасным. Обложение налогом самых богатых внесло расстройство в торговлю, фабрики и мастерские закрывались из-за недостатка клиентуры, цены продолжали расти. В чудеса виконт не верил, а разумного решения предложить не мог. В такие-то безотрадные размышления он был погружен, когда раздался стук в маленькую дверь, вделанную в деревянные панели справа от камина. По этой потайной лестнице пробирались сюда его шпионы, когда требовалось избежать встреч с не в меру любопытными секретарями или караульными. Таким именно образом его часто навещал Буонапарте, чтобы доложить о состоянии умов в Париже, но без нескромных свидетелей, ведь слишком многие не любили его или ему не доверяли. Однако на сей раз, отодвинув щеколду, Баррас впустил не генерала. В кабинет вошел Жозеф Фуше. Его плащ был запорошен снегом.
— Мог бы сперва отряхнуться, — проворчал Баррас, — из-за тебя паркет отсыреет!
Фуше оставался все таким же тщедушным, его нос и щеки покраснели от холода. Но одевался он с тех пор, как стал работать на виконта, уже получше: его черный редингот был ладно скроен. Не отвечая на упрек, он протянул последний номер «Народного трибуна»:
— Якобинцы из самых бешеных, за которыми я веду наблюдение, кажется, начинают выходить из рамок…
Баррас отошел в сторону, сел и принялся просматривать газету, листая страницы.
Фуше сбросил плащ на подлокотник кресла и остался стоять, если можно так выразиться о субъекте, скорее согнутом в дугу. Его блекло-серые глаза неотрывно глядели на виконта, разъяренного прочитанным. Баррас резким движением швырнул газету на стол: