— Не знаю, я уже ничего не знаю…
И Роза-Жозефина положила голову на плечо Барраса. Тот спросил:
— По-твоему, он не искренен?
— Ах, да нет же! — Она резко выпрямилась. — У него случаются такие порывы нежности, бурной нежности, что меня это даже пугает. Но что будет, когда он узнает, что у меня ни гроша за душой и моя знатность — одно самозванство?
Буонапарте не питал иллюзий насчет былых романов Жозефины, как он отныне именовал Розу. К салонным сплетням он чутко прислушивался. Он знал, что Гош покинул ее, потому что она изменила ему с его адъютантом, а адъютанта бросила ради конюха Ванакра; о ее связи с Баррасом знал весь Париж. Все эти шалости для генерала ничего не значили. От него не укрылось, что она лгунья, но было в ней нечто завораживающее. К его любовным порывам, в высшей степени плотским, примешивались и соображения практические. Благодаря ей он думал войти в богатую, родовитую французскую семью. Между тем аристократических кровей в жилах Жозефины текло еще меньше, чем у самого Буонапарте. Ее тесть Богарне, правитель Наветренных островов и отец ее первого мужа Александра, присвоил титул маркиза, не имея на то права. Свое родовое имя Бови он сменил, так как оно вызывало насмешки жителей Мартиники. Что до Лa Пажери, это имение, принадлежавшее некогда двоюродной бабушке Жозефины, было давным-давно продано. А ее состояние пустили по ветру в почти незапамятные времена. Сама Жозефина не располагала ничем, кроме шести юбок, нескольких поношенных сорочек да кое-какой мебели…
— Поль-Франсуа, — попросила она виконта, — не говори ему, что мое богатство — одна видимость.
— Я не собираюсь все испортить.
Баррас и впрямь не желал, чтобы этот брак, суливший ему освобождение, сорвался, но он чувствовал в Жозефине своевольное упрямство и хотел докопаться до его причин: дело было не только в том, что ее состояние и предполагаемая знатность — мошеннический вымысел.
— Твои дети с генералом ладят?
— Гортензия считает его злым насмешником и грубияном, но Эжена очаровал его мундир…
— А твои друзья?
— О, все они в один голос советуют мне снова выйти замуж, а тетушка, та почти что приказывает.
— Но ты противишься?
— Взгляд Буонапарте приводит меня в замешательство. Иногда он становится жестоким. Наше приключение не может продлиться долго.
— Кто тебе сказал, что оно должно длиться? В нынешние дни брак — не более чем формальность, нечто поверхностное, условность, обычай, да к тому же можно развестись.
— Я не люблю его, Поль-Франсуа!
Она всхлипнула, уронила голову на плечо Барраса, зашептала сквозь явно притворные рыдания: