Три всадника в черных плащах скакали по улице Фобур-Сент-Антуан. Проехали мимо пивной «У Гортензии», не удостоив ее взглядом, а между тем заведение принадлежало ветерану Революции Сантерру, все якобинцы квартала собирались там. Чуть подальше всадники, наклонив головы, свернули в низенький крытый вход, пересекли дворик, въехали в следующий проход и, наконец, оказались у заднего фасада обшарпанного здания. Баррас и Буонапарте сошли со лошадей, оставив их на попечении третьего спутника, а сами нырнули в грязноватую прихожую. Баррас открыл флакончик духов и вдыхал их аромат, он плохо переносил запах плесени, селитры и жирного супа.
— Он живет под самой крышей.
Они поднялись на шестой этаж по крутой скрипучей лестнице. Когда добрались до самого верха, Баррас постучал рукояткой трости по дощатой двери — стук был условным. Изнутри послышалось ворчание, и им открыла женщина в шлепанцах. Она была до ужаса тщедушна и неприглядна. Два рыжих карапуза, таких же уродливых, как их родительница, болезненных, с воспаленными глазами, цеплялись за ее юбки.
— Гражданин занят, работает.
— Мы хотим видеть его без промедления.
— Он у свиней.
Пришлось снова идти по лестнице. Старший из детишек-альбиносов провел их на грязный задний двор, служивший свинарником. Жозеф Фуше откармливал на убой своих хрюшек. Сей священник-расстрига, некогда представитель дипломатической миссии, копался в корыте, наполненном всевозможными кореньями и очистками. Он вздрогнул, опасливо вскинулся — знал, что найдется немало желающих отнять у него жизнь: некогда он, не ведая жалости, развернул репрессии в Лионе. Тысячу шестьсот подозрительных расстреляли из пушки на равнине Бротто, поскольку гильотина на площади Белькур работала слишком медленно. При виде Барраса Фуше овладел собой, хотя не сумел скрыть, что руки у него трясутся. Репутация этого человека была ведома Буонапарте, но он никогда его не видел, не мог даже вообразить, что Фуше столь тщедушен и невзрачен. Это был недоносок с запавшими щеками, скуластый, с мутно-серыми полуприщуренными глазами и сальными рыжими патлами, похожими на веревки. Фуше обтер руки о передник:
— Видишь, Баррас, что со мной сталось? Чем же я еще могу быть тебе полезен?
— У меня к тебе несколько просьб.
— Я больше носа не высовываю из предместья. Слишком опасно.
— Да я тебя и не прошу из него выходить. И твой труд будет оплачен.
Баррас вытащил из складок плаща кожаный кошель, довольно плотно набитый, и бросил его Фуше, но тот от удивления или по неловкости не поймал его, и кошель плюхнулся в грязь. Однако он его поднял, взвесил на ладони и, угадав, что там золотые монеты, тотчас спросил: