Генгенбах хотел послушать сводку последних новостей, чтобы сделать соответствующие выводы перед отъездом. Через полтора часа за ним должен был зайти Зеехазе.
«В бою под Аахеном больших изменений в обстановке не произошло…» Это сообщение уже не интересовало Генгенбаха, но следующее насторожило его: «На участке между Будапештом и Токаем русские войска со вчерашнего дня заметно сбавили темп наступления. Большевики потеряли…»
В дополнительной сводке вермахта говорилось: «В районе восточнее Будапешта соединениям сухопутных войск и войскам СС удалось, несмотря на превосходство противника в живой силе, отбить все попытки…»
«Чёрт возьми! — подумал Генгенбах. — И как раз в это пекло мы лезем. Хотя, кто знает, быть может, именно там и будет легче перейти линию фронта».
Своего денщика обер-лейтенант отпустил на педелю в отпуск, и теперь его замещал ефрейтор Майснер, поэтому Генгенбах надеялся, что его никто не станет искать, что его исчезновения некоторое время просто не заметят.
Снаружи хлопнула дверь.
«Наверняка это Майснер принёс ужин из полевой кухни», — подумал Генгенбах.
Без стука открылась дверь, и кто-то вошёл в бункер. Удивлённый обер-лейтенант повернулся к двери. На пороге стоял капитан в каске, за ним виднелись два жандарма.
— Обер-лейтетант Генгенбах, вы арестованы за попытку совершить преступление. Наденьте шинель и следуйте за мной, не привлекая к себе внимания! — строго произнёс капитан.
Оба жандарма продолжали стоять возле капитана, держа в руках пистолеты.
Капитан взял в руки ремень с кобурой, принадлежащий командиру батареи, достал из кобуры пистолет.
Не отдавая себе отчёта, Генгенбах надел на голову фуражку и снял с крючка шинель.
В проёме двери он увидел фигуру Альтдерфера.
Правое колено у Генгенбаха нервно подёргивалось, когда он отдавал честь офицеру, который остался в бункере. Он не смотрел ни налево, ни направо. Ему казалось, что его участь окончательно решена.
Генгенбах попытался собраться с мыслями.
«Клазен — начальник штаба. Не может быть, чтобы он ничего не знал о готовящемся аресте. Ему было совсем не трудно предупредить меня, но он этого не сделал, — значит, он вторично совершил предательство».
Генгенбаха посадили в машину и повезли в неизвестном направлении.
Обер-лейтенант Науман, получив приказ, принял батарею утром 28 ноября. Спустя час после прибытия на батарею он приказал построить весь личный состав и сообщил, что Генгенбах неожиданно выехал в длительную командировку. О времени его возвращения он предусмотрительно умолчал.
— Тот, кто любит железную дисциплину, может у меня добиться многого, — заключил свою речь перед солдатами Науман.