Когда ему удалось восстановить хладнокровие, он подошел к стене под лестницей и нажал на панель. Открылся маленький секретный ящик, в котором он хранил разные интересные вещицы – кожаные набедренную повязку и кнут, например, – и затолкал туда сумки и смятое пальто. Можно будет сжечь их позже. Затем он посмотрел на часы. Было два часа ночи. Дориан хотел разыскать Хелен, которая обычно очень мало спала, и рассказать ей все, но представил себе ее насмешливый голос, и у него закружилась голова.
«Лечить душу ощущениями, а от ощущений лечить душевными порывами». – Ее голос звенел у него в ушах. Его душа была уже неизлечимо больна. Неужели ощущениями правда можно спастись? Он пролил невинную кровь. Чем можно искупить такой грех? Ничем! Искупление невозможно, путь к прощению закрыт для него, но ведь всегда можно погрузиться в забытье. Он хотел все забыть, вычеркнуть из памяти, выдавить, как выдавливают яд гадюки.
Каждый год, каждый месяц людей в Англии вешали за то, что он совершил сейчас. В воздухе витал вирус безумия, жажда убийства. Кроваво-красная звезда подошла слишком близко к земле… Какие против него улики? Никто не видел, как она вошла. Слуги уходили на ночь. В доме был только Виктор, наполовину слепой и на три четверти глухой. Пройдут месяцы, прежде чем что-то приведет полицию сюда. Месяцы!
Он почувствовал, что если будет постоянно думать о том, что совершил, то просто сойдет с ума. Некоторые грехи не так увлекательны, как память о них. Есть победы, которые тешат самолюбие и приносят наслаждение уму, а не чувствам. Но сейчас речь шла не об этом. Это воспоминание нужно было изгнать, утопить в вине и наркотиках, задушить его прежде, чем оно задушит тебя.
Дориан прошел в библиотеку и налил себе еще бокал бренди с содовой. Каждую секунду он смотрел на часы. Минуты проходили одна за другой, и его охватывало нервное возбуждение. Наконец он вскочил и начал мерить комнату длинными неровными шагами. Руки были холодны, как лед. Ожидание было невыносимым. Время переступало на своих свинцовых ногах, почти не двигаясь с места, а его, казалось, нес к краю темного обрыва какой-то дьявольский ветер. Он знал, что ждет его наверху, он видел это и, содрогаясь, сжимал влажными ладонями пылающие виски, как будто старался руками стереть всякое воспоминание из своего воспаленного мозга и вдавить глаза в черепную коробку. Все было бесполезно. Мозг помимо его воли питался памятью о злодеянии и порождал гротескные видения, искаженные, уродливые, покрытые язвами, которые плясали вокруг него, как мерзкие собачонки, и ухмылялись, приподнимая отвратительные маски.