Брандтер, оставшийся верным своей привычке время от времени широкими шагами мерить улицы Унцмаркта (хотя новая жизнь деревни, по сути дела, лишила эти прогулки всякого смысла, ибо влившаяся сюда пестрая волна заставила людей начисто позабыть их прежнюю злобу), однажды вечером увидел, как несколько молодых женщин приветливо ему улыбнулись, а потом даже осмелились с ним заговорить. Откуда взялась эта приветливость и эта медоточивая любезность, излившаяся вдруг из столь злобных уст, выяснилось очень скоро. Злюки принялись расхваливать его жену, какая-де она красивая (Брандтер сразу учуял подвох), и с лукавым видом заявили, что Ханна вполне достойна такого приглядного мужа. Видел ли он, как она сейчас отплясывает в трактире? (Они стояли неподалеку.) Красота, да и только. С эскадронным трубачом. (Из зала как раз послышалась музыка.) А не думает ли он и сам разочек отколоть баварского? Среди солдат есть несколько отменных музыкантов, и они теперь нередко играют по вечерам.
Брандтер будто не слышал этого любезного приглашения — он кивнул и медленно пошел прочь. Однако не успел он миновать двери трактира, как яд начал действовать, и он вопреки изначальному своему намерению вошел внутрь.
То был первый раз, когда он видел деревенский кабачок изнутри, ибо ему удалось (пребывая, можно сказать, в некоем роде ожесточения) прожить в Унцмаркте пять лет, ни единожды не посетив этого заведения. Если бы все здесь не ходило ходуном от разгульного веселья, Брандтера бы скорее заметили, и его приход, несомненно, вызвал бы удивление, быть может даже немалое. А так уже и в самом зале трактира полным-полно было крестьян и еще больше драгун, а в саду, за домом, люди просто стеной стояли вокруг площадки для танцев. Кто-то беспрестанно проталкивался туда-сюда, потому что зрители из пивного зала столпились в дверях, загораживая проход. Брандтер протиснулся вперед. Музыка ликовала гулкой медью рожков, будоражила душу сладкоголосым пением кларнетов, а, перекрывая все остальные звуки, в руках подлинного мастера звенела и ворковала скрипка.
Только что солдаты дружно взревели от восторга и оглушительно захлопали в ладоши. На совершенно пустую танцевальную площадку вышла Ханна в паре с трубачом. Они начали плясать хупфер — танец со множеством прыжков и поворотов; трубач, рослый малый в белом мундире, прямой, словно ель, так лихо кружил и подбрасывал Ханну, что ее благонравно-длинные юбки взлетали выше колен и казалось, будто своими стройными ногами в белых чулках она то и дело перебирает в воздухе над головами зрителей. Женщины не соврали Брандтеру — это и правда была красота. Он постарался поскорее выбраться на улицу, да и пора было — кто-то уже его окликал.